Ада, или Отрада

Она не может сказать мужу, пока он болен. Вану придется подождать, пока Андрей не поправится настолько, чтобы вынести это известие, на что может потребоваться некоторое время. Конечно, ей придется сделать все, чтобы он полностью излечился, в Аризоне есть один человек, он творит чудеса —

«Подлечить парня перед тем, как повесить, – так, что ли?» – сказал Ван.

«И подумать только, – воскликнула Ада с каким-то прямоугольным взмахом своих негнущихся рук, словно роняя крышку или поднос, – подумать только, что он с таким сознанием долга скрывал все это! Ох, не может быть и речи, чтобы я просто взяла и бросила его!»

«Да, старая история – флейтист, которого нужно вылечить от импотенции, храбрец-лейтенант, которому, возможно, не суждено вернуться с далекой войны!»

«Ne ricane pas! – воскликнула Ада. – Бедный, бедный мальчик! Как ты можешь насмехаться?»

Еще с юношеских лет Ван имел склонность утолять страсть своей ярости и досады с помощью напыщенных и темных возгласов, пронзавших такой нестерпимой дрожью, которую может вызвать разве что сорванный ноготь, зацепившийся за атлас, подкладку ада.

«Замок Истинный, Замок Светлый! – восклицал он теперь. – Елена Троянская, Ада Ардисская! Ты предала Дерево и Мотылька!»

«Perestagne (перестань, stop, cesse)!»

«Ардис Первый, Ардис Второй, Загорелый Человек в Шляпе, а теперь Рыжая Гора —»

«Перестань!», повторила Ада (как дура, имеющая дело с эпилептиком).

«Oh! Qui me rendra mon Hélène —»

«Ах, перестань!»

«– et le phalène».

«Je t’emplie (“prie” и “supplie”), довольно, Ван. Tu sais que j’en vais mourir».

«Но, но, но (хлопая каждый раз себя по лбу) – быть всего в шаге от, от, от – и в последний момент сотворить из этого идиота Китса!»

«Боже мой, я должна идти. Скажи мне что-нибудь, мой милый, любовь моя, скажи что-нибудь, что может помочь!»

Узкая пропасть молчания, нарушаемая лишь стуком дождя по карнизам.

«Останься со мной, девочка», сказал Ван, отбросив все на свете – гордость, гнев, общепринятые представления о сострадании.

На миг ему показалось, что она заколебалась или, по крайней мере, подумала о такой возможности, но тут с подъездной аллеи донесся зычный голос, и вот уже Дороти, в сером плаще и мужской шляпе, энергично поманила ее раскрытым зонтиком.

«Я не могу, я не могу, я напишу тебе», пробормотала моя бедная любовь, обливаясь слезами.

Ван поцеловал ее холодную, как осенний лист, руку и, оставив свой автомобиль заботам «Бельвю», свои вещи – заботам всех «Лебедей», а кожные высыпания Эвелин – заботам мадам Скарлет, прошел по раскисшим дорогам верст десять до Рена и оттуда улетел в Ниццу, Бискру, на Мыс Доброй Надежды, Найроби, на горные кулички Бассета —

И над вершинами Бассета —

Стала ли она писать к нему? О да, конечно! О, все вообще вышло в лучшем виде! Фантазия преследовала реальность в нескончаемом состязании и девичьем смехе. Андрей прожил всего несколько месяцев, по пальцам посчитать – один, два, три, четыре, – скажем, пять. К весне тысяча девятьсот шестого или седьмого года Андрей был в порядке, с удобным пневмотораксом легкого и соломенной бородкой (нет ничего лучше лицевой растительности, чтобы занять больного). Жизнь разветвлялась и пускала новые ростки. Да, она сказала ему. Он оскорбил Вана на выкрашенном в лиловый цвет крыльце отеля «Дуглас», на котором Ван ожидал свою Аду в последней версии «Les Enfants Maudits». Мосье де Тобак (награжденный рогами ранее) и лорд Эрминин (вторично секундант) стали свидетелями дуэли в обществе нескольких высоких агав и приземистых кактусов. Г-н Вайнлендер явился в визитке (он бы так и сделал), Ван выбрал белый костюм. Ни один из противников не хотел испытывать судьбу, и оба выстрелили одновременно. Оба упали. Пуля г-на Визиткина попала в подошву левого ботинка Вана (белого, на черном каблуке), сбив его с ног и вызвав в ступне легкий fourmillement (взбудораженные муравьи) – только и всего. Ван же попал противнику в подбрюшье – серьезное ранение, от которого тот оправился в должное время, если вообще оправился (здесь развилка тонет в тумане). На самом деле все вышло намного скучнее.