Ада, или Отрада

Пасмурным парижским утром в самом конце весны 1901 года, когда Ван, в черной шляпе, одной рукой бренча теплой мелочью в кармане пальто, а другой, в замшевой перчатке, взмахивая свернутым английским зонтиком, проходил мимо особенно непривлекательного уличного кафе в ряду множества других, протянувшихся вдоль авеню Гийома Питта, из-за столика поднялся и окликнул его круглолицый лысый человек в измятом коричневом костюме и в жилете, на котором поблескивала цепочка часов.

Ван оглядел эти красные круглые щеки и черную эспаньолку.

«Не узнаешь?»

«Грег! Григорий Акимович!» – воскликнул Ван, срывая перчатку.

«Прошлым летом я носил настоящий Vollbart. Ты бы нипочем не узнал меня. Пива? Интересно, что ты делаешь, чтобы выглядеть таким мальчишкой, Ван?»

«Пью шампанское и не пью пиво, такая диета, – сказал профессор Вин, надевая очки и подавая официанту знак изогнутой ручкой своей антуки. – От прибавления в весе не избавляет, зато сберегает мощь в мошне».

«Я тоже очень толстый, да?»

«А Грейс? Не могу себе представить ее располневшей».

«Близнецы есть близнецы, это неисправимо. Моя жена тоже довольно упитанная дама».

«Так ты женат? Не знал. Давно ли?»

«Около двух лет».

«На ком?»

«Мод Свин».

«Дочь поэта?»

«Нет, нет, ее мать из рода Брумов».

Мог бы ответить «Ада Вин», не окажись господин Вайнлендер более проворным поклонником. Брум? Кажется, я видел этот кузов. Впрочем, Бог с ней. Вероятно, унылейший союз: здоровенная властная жена и он, еще зануднее прежнего.

«Последний раз я видел тебя тринадцать лет тому назад, верхом на черной лошади – нет, на черном “Силентиуме”. Боже мой!»

«Да – Боже мой, ты можешь так сказать. Те прекрасные, прекрасные муки в прекрасном Ардисе! О, я был абсолютно безумно влюблен в твою кузину!»

«Ты говоришь о мисс Вин? Не знал. Как долго —»

«И она не знала. Я был ужасно —»

«Как долго ты пробудешь в —»

«– ужасно застенчив, ведь я отлично понимал, что не могу соперничать с ее многочисленными ухажерами».

Многочисленными? Двумя? Тремя? Возможно ли, чтобы он никогда не слыхал о главном из них? Каждая розовая изгородь знала и каждая служанка во всех трех поместьях. Благородная сдержанность тех, кто приводит в порядок наши постели.

«Как долго ты пробудешь в Люте? Нет, Грег, эту я заказал. Ты заплатишь за следующую бутылку. Скажи мне —»

«Так странно вспоминать! Это было безумие, это была мечта, это была реальность в степени х. За право поцеловать ее щиколотку, должен заметить, я бы согласился подставить шею под топор татарского палача. Ты-то был ей кузеном, почти братом, где тебе понять эту одержимость. Ах, эти пикники! И что – Перси де Пре, который хвастал ею передо мной, а я сходил с ума от зависти и жалости, и доктор Кролик, который тоже, поговаривали, любил ее, и Фил Рак, гениальный композитор, – они мертвы, мертвы, все мертвы!»

«Я очень плохо разбираюсь в музыке, но получил истинное наслаждение, когда заставил твоего приятеля выть. Сожалею, у меня назначено деловое свидание через несколько минут. За твое здоровье, Григорий Акимович».

«Аркадьевич», сказал Грег, в первый раз пропустивший ошибку мимо ушей, но теперь машинально поправивший Вана.

«Ах да! Глупая оговорка небрежной речи. Как поживает Аркадий Григорьевич?»

«Он умер. Он умер за несколько дней до твоей тети. По-моему, газеты очень мило отдали дань ее таланту. А где же теперь Аделаида Даниловна? Вышла ли она за Кристофера Вайнлендера или его брата?»

«Она то ли в Калифорнии, то ли в Аризоне. Сколько помню, его имя Андрей. Впрочем, могу ошибаться. В сущности, я никогда не был особенно близок с кузиной: я ведь всего дважды гостил в Ардисе, да и то оба раза по нескольку недель, давным-давно».

«Я слышал от кого-то, что она стала киноактрисой».

«Понятия не имею. Я никогда не видел ее на экране».

«О, это было бы ужасно, должен заметить, – включить доровизор и вдруг увидеть ее. Как тонущий видит все свое прошлое, и деревья, и цветы, и таксу в венчике. Ее, должно быть, ужасно потрясла ужасная смерть матери».

Любит он слово «ужасный», должен заметить. Ужасный костюм, ужасная высокопарность. Почему я должен терпеть все это? Отвратительно – и в то же время странно-притягательно: моя болтливая тень, мой фарсовый двойник.

Ван уже собирался уходить, когда к ним подошел шофер в элегантной форменной паре и сообщил «милорду», что его госпожа припаркована на углу рю де Сайгон и зовет его присоединиться.

«Ага, – сказал Ван, – вижу, ты пользуешься своим британским титулом. Твой батюшка предпочитал слыть чеховским полковником».

«Мод англо-шотландского происхождения, и, в общем, ей это нравится. Думает, что титулованных особ за границей лучше обслуживают. Кстати, кто-то говорил мне – да, Тобак! – что Люсетта остановилась в “Альфонсе Четвертом”. Я еще не спрашивал, как поживает твой отец? Он в добром здравии? (Ван поклонился.) А что гувернантка беллетристка?»

«Ее последний роман называется “L’ami Luc”. Она только что удостоилась премии Ле Бонской Академии за свою обширную дребедень».

Они простились, смеясь.