Ада, или Отрада

Ван сказал, что уже завтра двинется в Англию, а оттуда 3 июня (сегодня было 31 мая) отправится обратно в Штаты на «Адмирале Тобакове». Поеду с тобой, воскликнула она, это чудесная идея, ей все равно куда плыть – на Запад, на Восток, в Тулузу, Лос-Текес. Ван заметил, что уже слишком поздно искать каюту на этом не таком уж большом корабле, намного меньше «Королевы Гвиневры», и сменил тему.

«В последний раз я видел тебя, – сказал он, – два года тому назад на железнодорожной станции. Ты только что покинула виллу «Армина», а я только что приехал. На тебе было платье в цветах, они смешивались с букетом в твоих руках, поскольку ты очень спешила – выскочила из зеленой коляски и вскочила на подножку Авзонского экспресса, который доставил меня в Ниццу».

«Très expressioniste. Я тебя не заметила, иначе остановилась бы поделиться тем, что я только что узнала. Представляешь, маме все было известно, твой речистый отец все ей разболтал про тебя и Аду!»

«Но не про тебя с ней».

Люсетта попросила его не упоминать этой противной, сводящей с ума девушки. Она злилась на Аду и ревновала ее через посредника. Андрей, муж Ады, или, вернее, сестра Андрея по его поручению (он был слишком глуп даже для этого) собирала коллекцию прогрессивного мещанского Искусства, ну, ты знаешь, холсты, измазанные гуталином и экскрементами, имитация каракулей кретина, примитивные идолы, маски аборигенов, objets trouvés или, скорее, troués, полированное бревно с полированным дуплом à la Генрих Хайделанд. Молодая жена, приехав на ранчо, обнаружила, что во дворе красуется скульптура, если это подходящее слово, работы самого старика Генриха и четырех его дюжих подручных – громадная отвратительная глыба из буржуазного красного дерева, высотой футов в десять, под названием «Материнство», – прародительница (задним числом) всех гипсовых гномов и чугунных поганок, которые прежние Вайнлендеры понаставили перед своими дачами в Ляске.

Бармен, бесконечным и однообразным движением протирая бокалы, слушал Люсеттин разнос с беспомощной улыбкой совершенного восхищения.

«Однако, – сказал Ван по-русски, – тебе там понравилось, в 1896 году, так мне сказала Марина».

«Ничего подобного! Я сбежала из Агавии среди ночи, забыв о багаже и взяв с собой рыдающую Бриджет. Никогда не видела, чтобы так жили. Ада превратилась в глупую brune. Застольные разговоры ограничивались тремя “К” – кактусы, коровы, кулинария, да еще Дороти отпускала комментарии насчет кубомистицизма. Он из тех русских, которые шлепают в уборную босиком, бреются в нижнем белье, носят подвязки, считают неприличным подтягивать штаны, но, вынимая монеты, придерживают правый карман брюк левой рукой, или наоборот, что не только неприлично, но и вульгарно. Демон, похоже, разочарован тем, что у них нет детей, хотя, после первого прилива теплых родственных чувств, к зятю “простыл”. Что касается Дороти, то это ханжеское и набожное чудовище, она приезжает погостить на несколько месяцев, решает, что есть, что пить, держит при себе связку ключей от комнат прислуги – о чем нашей поглупевшей брюнетке следовало бы знать, – к тому же имеет и другие ключики, отпирающие людские сердца – она, между прочим, пыталась наставить на путь истинной веры не только каждого американского негра, которого ей удавалось поймать, но и нашу достаточно православную мать, добившись, правда, лишь подъема акций Тримурти. Одной прекрасной ностальгической ночью —», продолжила Люсетта, переходя на английский.

«По-русски», сказал Ван, заметив, что английская пара заказала напитки и уселась поудобнее, навострив уши.

«Как-то ночью, когда Андрея не было дома (ему удаляли миндалины или что-то в этом роде), дражайшая бдительная Дорочка пришла проверить подозрительный шум в комнате моей горничной и нашла бедняжку Бриджет спящей в кресле-качалке, а меня и Аду, тряхнувших стариной, в одной постели. Вот тогда-то я и сказала Доре, что не намерена терпеть ее надзора, и немедленно уехала к Монарховому заливу».

«Некоторые люди определенно очень странные, – сказал Ван. – Если ты покончила со своей приторной канителью, давай вернемся в твой отель и закусим».

Она выбрала рыбу, он остановился на холодном мясе и салате.

«Знаешь, кого я повстречал сегодня утром? Старину Грега Эрминина. Это он сказал мне, что ты здесь. Его жена est un peu snob, правда?»