Ада, или Отрада

Его племянник и наследник, честный, но карикатурно пуританский суконщик из Рюинена (недалеко от Зволле, как мне сказали), обремененный большой семьей и небольшой торговлей, тревожился напрасно: он не лишился миллионов гульденов, безумную растрату которых он последние лет десять обсуждал со специалистами по душевным болезням. Все сто амурантов открылись в один день, 20 сентября 1875 года (и по очаровательному совпадению, старое русское название сентября, «рюень», что могло означать «крушение», «руины», также отзывалось в названии родного города экстатического нигдерландца). К началу нового века венерианские доходы уже текли рекой (правда, последним потоком). В одном болтливом бульварном журнальчике сообщалось, около 1890 года, что «Вельветовый» Вин, из любопытства и чувства благодарности, как-то посетил – только однажды и со всем семейством – свой ближайший амурант и что будто бы небезызвестная Гийом де Монпарнас гневно отвергла предложение голливудской студии написать сценарий об этой помпезной и уморительной экскурсии. Всего только слухи, конечно.

Дед Эрика перепробовал, кажется, все – от ар-декорума до ура-декаданса, от леденящего ампира до «пламенеющей» готики. В своих пародиях на парадиз он даже позволил себе, всего несколько раз, выразить зодческими средствами прямолинейный хаос кубизма (превратив «абстракцию» в «конструкцию»), подражая – в том смысле, который так хорошо раскрыт в Вулнеровской «Истории английской архитектуры», подаренной мне (дешевое издание в бумажной обложке) добрейшим д-ром Лагоссом, – таким ультраутилитарным кирпичным кубам, как maisons closes Эль Фрейда в австрийском Любеткине или отхожие флигели Дюдока в серой Фрисландии.

Но в целом он предпочитал идиллию и романтику. Утонченных английских джентльменов ожидало немало удовольствий в Летчуэртском Тереме, настоящем деревенском доме, оштукатуренном до бычьих глаз, или в Итченорском Шато, с грубой каминной полкой и шатровой крышей. Нельзя не восхищаться мастерством Давида ван Вина, придавшего своему новехонькому особняку в стиле Регентства облик отремонтированной фермы или устроившего новообращенный женский монастырь на прибрежном островке с таким волшебством, что нельзя было отличить арабески от арбутуса, искуса от искусства, золы от лозы. Мы всегда будем помнить Литтль-Лемантри под Ранчестером или Псевдотерм в живописном тупиковом ущелье к югу от виадука сказочной Палермонтовии. Мы высоко ценили то, как он соединял местную банальность (шато в окружении каштанов, кастелло под защитой кипарисов) с внутренним убранством, побуждавшим предаваться всевозможным оргиям, отражаемым в потолочных зеркалах эрогения юного Эрика. Лучше всего, в практическом отношении, архитектору удавалось обеспечить уединенность своих сооружений, которые как бы отступали от окружающих открытых пространств. Гнездилась ли «Вилла Венус» в лесистых долинах, была ли окружена обширным парком, смотрела ли на террасные сады и рощи, подступ к ней начинался с частной дороги и тянулся через лабиринт живых изгородей и стен с неприметными дверями, ключи от которых имелись только у гостей и охранников. Умело расставленные прожекторы сопутствовали блужданиям вельмож, в плащах и масках, по петляющим темным дорожкам среди зарослей – ибо одно из условий Эрика состояло в том, что «каждое заведение должно открываться только с наступлением ночи и закрываться с восходом солнца». Система звонков, которую Эрик, возможно, изобрел самостоятельно, хотя она стара, как баутта и вышибала, не позволяла посетителям виллы натыкаться друг на друга, и сколько бы дворян ни ожидало или ни распутничало в любой части амуранта, каждый чувствовал себя единственным петухом в курятнике, поскольку вышибала, молчаливый и вежливый человек, напоминающий манхэттенского приказчика в универсальном магазине, в счет, разумеется, не шел: подчас его случалось видеть, когда возникала заминка с удостоверением личности или наличности, но ему редко приходилось применять грубую силу или вызывать помощника.

Согласно проекту Эрика, подбором девиц ведали Благородные Собрания Старейшин. Изящной формы фаланги, хорошие зубы, безупречная кожа, не знавшие краски волосы, совершенные ягодицы и грудь, а также непритворная жажда любострастных утех были непременными предпосылками, которых требовали Старейшины по предписанию Эрика. «Интакты» принимались только отроческих лет; с другой стороны, ни одна женщина, родившая ребенка (даже в детские годы), в гетеры не допускалась, и отсутствие каких-либо изъянов, вызываемых материнством, не имело значения.