Ада, или Отрада

Жалость, простая жалость русской девушки сблизила меня с Р. (которого сейчас «открыли» музыкальные критики). Он знал, что умрет молодым, да, собственно, и был живым трупом, ни разу, я клянусь, не оказавшимся на высоте, даже когда я открыто обнаруживала перед ним свою сострадательную покорность, ведь меня, увы, просто распирало изнутри в без-Ванову пору, я даже подумывала заплатить за определенные услуги какому-нибудь грубому, чем грубее, тем лучше, молодому мужику. А что до П., то я могла бы объяснить свою уступчивость его поцелуям (сперва нежным и бесхитростным, позже ставшим яростно изощренными и наконец отдававшими мною, когда он возвращался к моим губам, – порочный круг, закрутившийся в начале таргелиона 1888 года), сказав, что в случае моего отказа приходить к нему на свидания он раскрыл бы Марине глаза на связь ее дочери с кузеном. Он сказал, что может привести свидетелей, сестрицу твоей Бланш и мальчишку с конюшни, которого, подозреваю, изображала младшая из трех девиц де Турбье, все три чертовки, – но довольно об этом. Ван, я легко могла бы раздуть эти угрозы, оправдывая то, как я с тобой поступила. Я бы, разумеется, не стала упоминать, что произносились они шутливым тоном, едва ли подобающим завзятому шантажисту. Не стала бы я распространятся и о том, что даже если бы он продолжил рекрутировать анонимных гонцов и соглядатаев, то сам бы получил на орехи и погубил собственную репутацию, поскольку мотивы и прорехи его поступков Ред.> в конечном просчете неминуемо вышли бы наружу. Словом, я бы скрыла, что отдавала себе отчет в том, что с помощью грубого подтрунивания он лишь ритмично добивался твоей бедной хрупкой Ады, – поскольку, при всей своей грубости, он обладал обостренным чувством чести, каким бы диким это ни представлялось тебе и мне. Нет. Я бы полностью сосредоточилась на впечатлении, произведенном этой угрозой на человека, готового скорее смириться с любой низостью, чем оказаться на грани разоблачения, ибо (и этого, разумеется, ни он, ни его информаторы знать не могли), каким бы шокирующим ни казался роман кузена с кузиной всякой законопослушной семье, боюсь даже представить (как мы с тобой всегда боялись), как бы Марина и Демон отнеслись к «нашему» случаю. По тому, как трясет и швыряет мой синтаксис, ты видишь, что я не в силах удержать объяснение своих поступков в логической колее. Не стану отрицать, что я испытывала странную слабость во время рискованных свиданий, которыми я его задабривала, как будто его животное желание зачаровывало не только мои пытливые чувства, но и мой протестующий рассудок. Могу присягнуть, однако, торжественная Ада может присягнуть, что во время наших «лесных рандеву», до и после твоего возвращения в Ардис, мне удавалось избежать если не осквернения, то, по крайней мере, обладания, кроме одного грязного раза, когда он практически взял меня силой – чрезмерно пылкий мертвец.

Пишу на ранчо «Марина», недалеко от оврага, в котором умерла Аква и в который мне самой однажды захочется забраться. Пока же ненадолго возвращаюсь в «Отель Пизанг».

Приветствую хорошего слушателя.