Ада, или Отрада

В следующие два года ему вручили еще два письма, оба в Лондоне и оба в холле «Палас-отеля Албания», однако доставлял их другой агент БОК, пожилой господин в котелке, чей прозаический вид, отдающий похоронным бюро, должен был, по мнению скромного и чувствительного Джима, меньше раздражать Вана, нежели флер частного сыщика из романа. Шестое письмо пришло обычной почтой на Парк-лейн. Вся серия (кроме последнего письма, посвященного исключительно сценическим занятиям Ады) приводится здесь без изъятий. Ада не датировала письма, однако место и время можно установить с той или иной степенью точности.

[Лос-Анджелес, начало сентября 1888 г.]

Ты должен простить мне, что я прибегаю к столь дошлому (а также и пошлому) способу доставки писем, но мне не удалось найти более надежной службы.

Когда я сказала, что не могу объяснить свои поступки и лучше изложу их на бумаге, я имела в виду, что мне не по силам с ходу подобрать верные слова. Умоляю тебя. Я чувствовала, что не смогу их сложить и устно расположить в верном порядке. Умоляю тебя. Я чувствовала, что одно неверное и не так сказанное слово может стать роковым и ты просто повернешься, как ты и сделал, и снова уйдешь от меня, снова и снова. Умоляю тебя о вздохе Ред.> понимания. Но теперь я думаю, что мне все же следовало отважиться на разговор, на спотычки речи, потому что сейчас я вижу, что перенести свое сердце и честь на бумагу тоже ужасно трудно и даже еще труднее, поскольку говорящий всегда может воспользоваться оговоркой как отговоркой и укрыться за сумбуром слов, как истекающий кровью заяц с отстреленной половиной рта, или отскочить назад, чтобы исправить неточность; но белоснежную, даже синевато-снежную поверхность этой почтовой бумаги ошибки пятнают непоправимым багрянцем. Умоляю тебя.

В одном не стоит сомневаться ни при каких обстоятельствах. Я любила, люблю и буду любить только тебя. Я умоляю тебя и люблю тебя, жизнь моя, с бесконечной болью и страданием. Ты тутъ стоялъ, въ этомъ каравансарае, ты в самом центре всего, всегда, когда мне было только семь или восемь лет, ведь так?

[Лос-Анджелес, середина сентября 1888 г.]

Это второй стон изъ ада. Так странно, я в один и тот же день узнала из трех разных источников о твоей дуэли в К., о смерти П. и о том, что ты оправляешься после раны в доме его кузины («поздравленьице!» – как мы с ней выражались в школьные годы). Я позвонила ей, но она сказала, что ты уехал в Париж и что Р. тоже умер – не твоих рук дело, как я сперва подумала, а его жены. Формально ни он, ни П. не были моими любовниками, но теперь они оба на Терре, так что это не имеет значения.

[Лос-Анджелес, 1889 г.]