Абонент снова в сети

Я скинул с себя одеяло, свесил ноги с кровати, ощутив ступнями щекотку ворсистого ковра, и уставился на квадрат окна, бледно светящийся на фоне чёрной стены. В комнате было достаточно светло, потому необходимость во включении настольной лампы в квадратном абажуре, купленной по объявлению в «Авито», отпала, хоть небывалый соблазн крепился во мне пару секунд. Я лишь слегка удивился продолжительности своего сна: я лёг примерно в полдень, а проснулся ближе к полночи, так как августовское светило теряется на небосводе к девяти часам вечера. Хотя возможно не стоит удивляться долгому сну, ибо мои силы подошли к исходу ещё утром.

– Мне всего лишь на всего приснился кошмар, – повторил я, позабыв большую часть его событий. Помнился только жуткий хохот, Роман и… Виктория.

Вкус знакомой горечи вновь наполнил рот, даже несмотря на то, что по прибытии домой я не притронулся к пище. Тяжелые удар сердца обрушились на грудную клетку. Окно, приковавшее к себе мой взгляд, сдвинулось и вместе со всей комнатой поплыло в сторону. Чтобы не рухнуть с края кровати, я лёг на спину, закрыв глаза и постаравшись ни о чём не думать. Пропитавшаяся потом простыня неприятным холодком ощущалось на теле. Моя левая рука обессилено пала на ту часть спального ложа, принадлежащую Лили. Её не оказалось.

Через несколько секунд я снова открыл глаза. Голова всё шла кругом, и движущийся потолок отличное тому подтверждение. Я мог понять причину происходящего, но не мог принять её за истину. Роман, пытающийся утвердить во мне веру в вину жены, что попросту не могло не отразиться на мне. Какая-то отрешенная часть разума поверила Роману с первых слов, когда вся оставшаяся за исключением здравой усомнилась. Рассказ патологоанатома решил эту проблему так же легко, как Иван Заикин разрывал металлические цепи на потеху публики. А этот сон… ему удалось покорить непоколебимый разум последнего, ни перед чем непреклонного остатка сознания. И теперь он говорил мне. Нет приказывал: «Виктория должна заплатить за совершённое злодеяние. Виктория должна понести ответственность, груз которой до сей поры не ложиться на её плечи… Виктория должна умереть».

С лёгкостью вприпрыжку мчавшегося по скотному двору телёнка, я очутился на ногах и, зажав рукой рот, побежал в ванную, отделенную узким коридором. Уже там, умудрившись в густой темноте, царящей в безоконной комнатке, не промахнуться по выключателю, я рухнул на колени у раскрытого унитаза, готовясь извергнуть из себя несуществующий рвотный поток. Но ничего кроме давящегося звука не произошло. Дыхание перехватывало, словно в горле образовалась некая пробка, преграждающая воздуху путь.

По прошествии минуты навалившийся приступ тошноты ослаб, и мне удалось заглотнуть порцию воздуха, привалившись спиной к стеклянной перегородке душа. До меня доносились удары собственного сердца, напоминавшие лёгкие постукивания кулаком по груди и свист, возникающий при очередном глубоком вздохе. Холодный кафельный пол неприятно лелеял босые ступни, так как в спешке мои тапочки остались у кровати.

«Что же это выходит? Роман был прав с самого начала, обвинив Викторию?» – мысленно спрашивал я сам себя, закрыв глаза и стараясь восстановить дыхание в привычном ритме.

«Да, – отвечал окончательно убеждённый разум, – она, в самом деле, убила его. Ты собственными ушами… и глазами убедился в этом. И сам прекрасно знаешь что это означает».

«У меня есть доказательства».

«Верно. У тебя есть доказательства… Доказательства, чтобы не сомневаться в правильности уже выбранного поступка».

«Но я не убийца!»

«Всё верно. Убийцей зовётся человек совершивший преступление, а кровавая месть – это не преступление. Это – твой долг».

Мой долг…

В этот момент мой смартфон, лежащий на тумбочки, зазвонил.