Абонент снова в сети

Я хотел напомнить ему о возможности развода – более мирного решения таких «ошибочных недоразумений» и осёкся: разведясь с Романом Ильжевским, Виктория просто бы перечеркнула одну из многочисленных страниц в своей жизни, и, сидя однажды поздним вечером в богатой екатеринбургской гостиной и пролистывая их, эта перечёркнутая страница бросалась бы в глаза как расплывчатое пятно пролитых на белом листе бумаге чернил и портила всё впечатление успешной жизни. И выходом было лишь одно решение: вырвать неудовлетворяющую страницу, скомкать её, выбросить в мусорную корзину и забыть о ней навсегда. Так же она и поступила с Романом – вырвала и забыла. По крайней мере, пытается забыть.

– Но это уже не важно, – ещё тише сказал он. – Всё это осталось в прошлом, в том далёком мире, где оно не играет никакой роли. Ведь ты убьёшь эту суку.

При этих слов я ощутил болезненный угол ужаса прямиком в сердце, ставшее дрыгающимся куском красного льда. Я почувствовал, как холод взобрался вверх по моему покрывшемуся мурашками телу, добрался до самого рта, до самых корней моих вставивших дыбом волос. Мне резко захотелось возразить ему, сказать очередное оправдание на свой счёт… но мне не хватило сил даже для того, чтобы произнести хотя бы одно слово. Потому что я понимал: предстоящая месть – мой долг, от которого невозможно увернуться, не поддавшись совестным мукам. Долг перед единственным другом, отдавшим мне гораздо большее, чем я мог принять.

Звучит странно, но именно так мой разум воспринимал происходящее.

– Обязательно убьёшь, – продолжал Роман.

– Как? – спросил я, начав забываться. Перед мысленным взором возникал только один образ – образ раскрытого гроба и лежащего в нём друга.

– Ты и сам всё прекрасно знаешь, – довольно промурчал он в ответ.

«Кафе» – подумал я, и словно по повелению некой цепной реакции в голову ворвалась напугавшая меня картина: чёрный силуэт человека с поднятым над головой кухонным ножом со сверкающим как разветвляющаяся полоска молнии в ночном небе лезвием с тонкими кровяными полосками, текущими вниз, к самой рукояти, слившимися с чернотой вытянутой руки. Где-то там, у ног этого человека лежит окровавленное тело Виктории. Она всё ещё жива и полученные раны в области груди (сколько же их там было?) обжигают её огнём агонии, в котором ей предстоит сгореть с минуты на минуту.

Чей-то твёрдый, уверенный голос произнёс: «Да, я сделаю это. Я смогу сделать это. Мне по силу сделать это».

– Точно, потому что знал, что сделаешь это с САМОГО НАЧАЛА, без всяких экспертиз и заключений, – подтвердил Роман, будто услышал его. – Ты поедешь ко мне домой и сделаешь это! Убьешь её! УНИЧТОЖИШЬ! – он залился зловещим хохотом. Невообразимо громким, напоминающим раскат грома поздним весенним вечером, когда жёлтые тучи наползают на голубую гладь неба.

– Что она делает у тебя дома?

– Распродает вещи! – неожиданно рявкнул он, заставив меня вздрогнуть. – Решила нажиться на них и попала в ловушку как наивная мышь, захотевшая утолить аппетитным куском сыра или колбасной обёрткой голод, – и тут его голос кардинально изменился. Стал ещё ниже и грубее, словно рокочущий гул из широкой трубы, вроде тех бетонных цилиндров, выпирающих из земли, откуда доносится шум работающих глубоко в канализационных тоннелях машин. Такой жуткий шум. – Она должна умереть! Её смерть должна быть долгой и мучительной! Дагуневский тоже должен умереть! Их обоих должна постичь темнота, царящая в том месте, куда не попадают лучи солнца! ПУСТЬ СДОХНУТ КАК СОБАКИ! СЛЫШИШЬ? ПУСТЬ СДОХНУТ КАК СОБАКИ! ПУСТЬ СДО…

С этими словами громкие крики того, кто ещё секунду назад говорил голосом моего друга, прервались, и непривычная тишина снова наполнила комнату. Я некоторое время продолжал неподвижно сидеть на кровати, держа у правого уха смартфон и не сводя глаз с собственной тени на тёмно-сиреневой шторе (именно такие висели во всём доме, за исключением моего кабинета). Ожидал ли я услышать чего-то ещё из набившегося частичками пыли динамика? Нет, ибо я сам нажал боковую кнопку питания, окончив ставший бессмысленным разговор, потому что услышал достаточно. Достаточно, чтобы та часть сознания, которая поверила Роману ещё прошлым вечером, готовая без единой заминки выполнить его просьбу, взяла надо мной верх.

Роман был прав, говоря, что я мог убить Викторию ещё вчера. Точнее – только часть меня, начавшая своё формирование с момента встречи с ним у дверей Академии гостеприимства в то пасмурное сентябрьское утро, когда с пепельного неба падали редкие капли дождя, будто слезинки, текущие по щеке печально смотрящего в навивающую приятную грусть даль человека. Возможно, причиной сему сыграло разыгравшееся моё доверие к нему как к другу, на чьё плечо можно смело опереться без страха, что оно опустится и скинет тебя на пыльный асфальт. Взаимовыручка и бесценные воспоминания несли в себе ничуть не меньшее влияние.