Аарон

И он дал ей пять минут на то, чтобы собраться с силами. Сказал, что подготовит к разговору остальных. И уже не увидел того, как она прижалась спиной к стволу, сползла по нему до самой земли и закрыла лицо руками.

*****

— Из‑за нее?

— Из‑за Райны?

— И как теперь это исправить?

Майкл смотрел на друзей тяжелым взглядом; на их лицах колыхались янтарные блики от костра.

— То, что она сейчас вам расскажет, будет тяжелым для восприятия. И она этого боится. Боится, что ее осудят, не поймут и не поддержат. Вы поддержите, если сможете, — пусть не словами, мыслями. Если она откроется, откроется и дальнейший путь. Но правда может оказаться неприглядной, понимаете?

Они молчали. Удивились, когда он объяснил, что происходит. Удивились тому, что принуждает кого‑то признаться — не желали бы сейчас оказаться на ее месте.

— Может, не надо?

Аарон уже жалел, что подошел к ней с вопросами вчера. Ведь теперь ей предстоит настоящая пытка. И мало ли, что у него разыгралось любопытство, зато теперь человеку страдать — говорить о том, о чем не хочется говорить. Нехорошо, неприятно. Дискомфортно. Но ведь и назад поворачивать — тоже не дело. Чертов уровень — слишком своенравный на его вкус. Плохо вышло, плохо.

— Что‑то изменится от ее ответа, иначе Магия бы не вмешалась.

Баал глядел в сторону, Канн себе под ноги, Декстер как будто смотрел на Морэна и одновременно сквозь него.

— Просто подождем ее. Она соберется с силами, она сможет — я верю.

Куртка Майкла нагрелась со спины от жарких всполохов; где‑то вдалеке тревожно крикнула птица. Аарон закурил.

*****

Правда.

Она вдруг снова осталась в целом мире одна.

Правда.

Правда означает, что от нее вновь все отвернутся — даже Майкл. Даже он. Он просто не знает, какая она — правда. И снова будет холодно и больно, и снова придется притворяться, что ей все равно, что ее не задевают презрительные взгляды, что не трогает равнодушие, что никто не хочет с ней общаться. Не в первый раз и не в последний…

Холодно, стыло внутри.

— Магия, зачем ты это сделала? Зачем?

Молчал лес, скрипели, как и прежде, стволы, шумели над головой кроны. Но все теперь казалось иным — неприветливым, неродным, не "за" нее.

Тишина внутри. После того, как она расскажет — если расскажет, — уже точно не сможет себя полюбить. Не смогла раскрошенную на кусочки, а после "правды" она совсем распадется на пыль, на атомы и уже не соберется в цельного человека.

Шрамы. Есть или нет — без разницы. Одиночество. Тоска. Инъекция.

У нее все еще есть шанс позвонить доктору, есть шанс уйти.

А еще есть выбор — она может уйти, никому ничего не рассказывая. Может просто свернуть этот поход, окончить операцию досрочно, ведь уже расплатилась. А что будут презирать — так будут в любом случае. Тепло уже не станет — ни сейчас, ни потом. Ни в каком случае.

Жаль, что так повернулось. Зря.

Трещал на поляне костер, испускал тепло, переливался всеми бликами бежевого. Уже не для нее.

А там ее ждут. Для разговора. Для ответов на вопросы. Как на суде…

В какой‑то момент Райна решила — не пойдет. Промолчит. Ну и пусть не дойдет до озера, пусть. А уже через секунду поняла, что — нет, пойдет. Пойдет! Иначе всю оставшуюся жизнь будет корить себя за слабость. Будет стыдиться. За то, что не смогла тогда, не смогла и теперь — ведь однажды уже проявила безволие, позволила жизни "рулить" за нее, не желала брать на себя ответственность, слишком сильно боялась.

Боится и теперь. Так сильно, что сильнее некуда. Вот только отступать уже не будет — один раз отступила…

"А может, — вдруг пришла странная до абсурда мысль, — она выльет эту историю наружу, и ей станет легче?" Да, собеседники не те и момент не тот, но вдруг? Пусть даже ее никто не поддержит и фразы доброй не скажет, но вдруг со словами, с этой "правдой" уйдет и часть боли?

А если так, то стоит попробовать.

Ноги не гнулись, руки не желали слушаться, тело превратилось в болезненный и комковатый воск, однако Райна решительно поджала губы, поднялась с земли и какое‑то время стояла, не шевелясь.

Секунда, две, три… Минута. Тяжелый вдох, тяжелый выдох.

Все, вперед, на суд. На свой последний в жизни суд, после которого ей будет уже на все наплевать. И хорошо, если так.

*****

… И упали слова, словно камни на водную гладь,

И подняли со дна, там годами хранимую муть.

Я стою пред тобой, замерев, глаз не в силах поднять,

Воздух кончился в легких, а новый глоток не вдохнуть.

Не старайся, не надо, меня ты не вправе судить,

Не любима, так что ж, знаю милой насильно не стать.

Мне себя бы теперь воскресить, полюбить и простить,

По деталькам, по файлам разбитую душу собрать.

Я любовь упакую в коробку, как ценный презент,

Перевью её лентой и яркий цветок приколю.

Буду верить, что всё же настанет счастливый момент,

И кому‑то родному её я навек подарю.

(автор: Марина Яныкина)

Они втроем — Баал, Канн и Рен — сидели на бревне по другую сторону костра. Майкл расположился на ее бревне. Приклеился к ней взглядом, когда Райна вышла на поляну, подвинулся, когда села рядом. Не тормошил, пока молчала.

— Магия хочет, чтобы я рассказала, так?

— Да, — подтвердил он и кивнул.