Аарон

Исходил длинными безответными гудками номер Райны; Канну стало грустно.

До половины второго он пролежал на кровати, затем поднялся, покурил, вновь натянул на плечи Баалову куртку (все равно возвращать и одежду, и авто), вышел за дверь и сел в чужую машину.

Через минуту уже ехал в сторону Реактора.

*****

— У тебя есть пять минут.

Начальник оказался на месте. Жесткий и прямой, как лист металла, совершенно неулыбчивый. В руках он держал какой‑то документ. Канн подумал о том, что бумажные листы представителям Комиссии не нужны — им хватало виртуальных экранов, — но обычные бумаги делали их похожими на людей.

Пыль в глаза. Был бы человеком, не отправил бы их к сухому озеру.

— Это было нечестно, Дрейк.

Голос Аарона прозвучал хрипло — выдал всю гремучую смесь клокочущих внутри чувств.

— Что "нечестно"?

Человек в форме на него даже не смотрел.

— Посылать нас к тому озеру.

— Да? А я думал, честно.

— Как можно было? Отправить своих в такой трудный поход для того…

Дрейк не дослушал, перебил:

— В тот поход просился ты сам, так мне помнится.

— Сам. Ладно! Но зачем было писать в приговоре Райны, что озеро ей поможет? Для чего?!

— Не помогло?

Канн покраснел от злости.

— Не помогло!

— Почему?

Кажется, Начальник его даже не слушал. И уж точно бровью не вел от того, что подчиненный сочится гневом из‑за чьей‑то "несправедливости".

— Потому что в нем не было воды! Вот почему! — кажется, он орал. — Потому что мы едва дошли до этого места, едва выжили, чуть кости не сложили в Черном Лесу, а потом…

Ему вспомнилась лежащая на дне сухого каменистого кратера Райна. И вновь живот скрутила боль.

— А что потом?

Дрейк Дамиен — Ферно поражал. Он один умел задать вопрос таким тоном, будто не выслушивал жалобы на жизнь, а интересовался тем, что произошло в сериале, который он пропустил по телевизору накануне.

— Потом! Дрейк! Там не было воды! Она шла, надеялась, терпела все сложности, верила, что после этого похода все изменится. Верила! А что получила в итоге?!

Еще чуть — чуть, и он вспыхнул бы ярким пламенем. Взорвался бы прямо в этом чертовом пустом кабинете, изошел бы на едкий дым, разлетелся бы на кусочки!

Дрейк на этот раз соизволил поднять глаза — бросил на стоящего напротив человека такой презрительный взгляд, что тот разом заткнулся. Лишь побагровел еще сильнее.

— Кажется, ты меня невнимательно слушал, Канн. Что я говорил тебе тогда, в ресторане?

Что? Аарон судорожно пытался вспомнить. Говорил, что озеро существует, говорил, что дойти можно, дал карты…

— Я говорил, что запер в этом месте энергию. Похожую на воду. Создал антураж в виде озера, чтобы было красиво. Говорил, что энергия эта похожа на воду. Похожа! Иногда она видна, а иногда…

И он позволил стратегу самому додумать концовку.

— Не видна? — спросил тот хрипло и окончательно опешил. — Так она просто… была… не видна?

— Ты и дальше будешь тут стоять или уже дашь мне поработать?

Аарон с глупым видом смотрел на зажатый в руке Начальника лист бумаги — поработать над этим? Так в озере… на самом деле была вода? Только невидимая? И это значит, что Райна…

— Так… ее шрамы…

— Канн, иди уже отсюда! — на этот раз взорвался Дрейк. — Все уже понял? Или еще не все?

— Все, все… я понял.

И стратег выбежал из кабинета, как пацан, едва не сшибив угол, едва не сорвав с петель дверь.

Райна! Райна! Он должен позвонить Райне!!!

*****

Ланвиль.

Небо хмурилось с самого утра; Райна шагала, не останавливаясь. На ногах кроссовки, на плечах тонкая курточка и рюкзак. С ним привычнее.

Город вот уже час умывался дождевыми струями, блестел лужами, проливался на прохожих сверху и окатывал брызгами из‑под шин. Сыро, свежо, прохладно. Мокли под прозрачными крышами автобусных остановок люди, мокла ткань разноцветных зонтиков, дороги и мостовые. Качалась битая каплями листва.

Несколько раз Райна замирала у окон, принадлежащих офисам агентств путешествий, — рассматривала цветные фотографии с незнакомыми местами, вчитывалась в горящие предложения, шептала названия незнакомых городов — станут ли они ей интересны после?

После.

После того, как она сотрет себе память?

Это решение пришло вместе с рассветом. Тяжелое, но окончательное и бесповоротное — да, она сделает это — обратится к сенсору. Дора была права — можно жить с покалеченной рукой или ногой, но едва ли можно выжить с покалеченным сердцем. Она забудет его — Аарона. Чтобы стало проще ему. Чтобы стало проще ей. И на прощание с любимым — с памятью о нем, — она выделила себе один день. Сутки.

В этот день она будет бродить там, куда поведут ноги, будет в последний раз тонуть в любви к нему, позволит себе вспоминать. Прокрутит, словно любимый фильм, каждый момент, каждую деталь, каждый их диалог. Вспомнит, как он выглядел, когда ехал в машине, сидя к ней спиной, каким притягательным казался, когда молчал по другую сторону костра, каким ощущался далеким, когда шагал по продуваемым ветрами холмам впереди… Вновь почувствует, как он пах, когда обнимал ее в палатке, каким был горячим, когда прижимал ее к себе, целовал. Мысленно увидит каждую прожилку на коже, сосчитает каждый волосок на его руке.

Ровно сутки.