А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2

До призвания князей, по преданиям, жизнь славян была жизнью мирных землепашцев: «Простая жизнь труженика-землепашца, тихий быт семейный, отсутствие каст аристократических и жреческих: вот характеристика венеда, не подвергавшегося сильному влиянию чужого племени» (257). Здесь проявился утопизм Хомякова: славяне живут по всей своей земле мирными семьями (шире – общинами землепашцев); у них нет ни аристократических, ни жреческих каст (нет ни светской, ни церковной иерархии, нет царей). Славянин – не монархист, а прирожденный демократ: «Мы будем, как всегда и были, демократами между прочих семей Европы; мы будем представителями чисто человеческого начала, благословляющего всякое племя на жизнь вольную и развитие самобытное» (99). А если князья и цари появлялись у славян, то лишь путем призвания, избрания. Для иранцев, в том числе и для славян, характерно отсутствие сильных, централизованно управляемых государств; соответственно отсутствие сильных монархов самодержцев. Такая жизнь славян реализует их иранское начало, т. е. жизнь под знаком свободы.

Хомяков видел и теневые стороны иранизма славян. Свободное парение духа оборачивается для славянина «полужизнью, похожей на сон»: «Быть может, эта полужизнь, эти полустремления суть врожденный порок всей семьи славянской. Быть может, они только следствие излишних потребностей внутреннего духа, неспособного к развитию одностороннему и просящего полной жизненной гармонии, для которой еще не созрело человечество. О, если бы это было!» (262). Хомяков надеялся, что не германец – «аристократ и завоеватель», а славянин – «труженик и разночинец» – призван «к плодотворному подвигу и великому служению (100).

Призванные для защиты князь-варяг со дружиною и византийские церковные иерархи постепенно начинают утеснять земщину: «Все эти отношения должны были изменяться беспрерывно и искажаться от влияния постепенных завладений дружины, т. е. сословия служебного, и духовенства (епископов и монастырей), которое действовало постоянно в одном смысле с правительством, некогда возвышавшем силу дружины, чтобы елико возможно стеснить земщину» (из письма А. С. Хомякова к К. С. Аксакову от 1852 года[297]). Первоначальный иранский дух германцев перерождается под действием кушитских начал: появляется стремление к полновластию внутри страны за счет стеснения существующих свобод, стремление к подчинению соседей, разрастание боярских родов, аристократии, бюрократического аппарата, чиновничества, усиление центральной власти, все большая символизация власти. Государство стремится лишь к совершенствованию своего механизма за счет искоренения свобод: «По мере того, как царство русское образовывалось и крепло, изглаживались мало-помалу следы первого, чистого и патриархального, состава общества. Вольности городов пропадали, замолкали веча, отменялось заступничество тысяцких, вкрадывалось местничество, составлялась аристократия, люди прикреплялись к земле, как прозябающие, и добро нравственное сохранилось уже только в мертвых формах, лишенных прежнего содержания» (460).

Хомяков подвел итог деяний Московии: «Распространение России, развитие сил вещественных, уничтожение областных прав, угнетение быта общинного, покорение всякой личности мысли государства, сосредоточение мысли государства в лице государя – добро и зло допетровской Росси» (467). Московии под властью самодержавных царей наследовала императорская Россия. Явился Петр, «как страшная, но благодетельная гроза», он «живо и сильно понял смысл государства», но «поработил вполне ему всю личность, так же как и личность всех подданных, не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода» (469).

Для современной Хомякову России, когда механическое сплочение государства окончилось, должна быть поставлена задача восстановления древних славянских начал: «Тогда, в просвещенных и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет древняя Русь, но уже сознающая себя, а не случайная, полная сил живых и органических, а не колеблющаяся вечно между бытием и смертью» (470). В границах сильного государства это будет восстановлением иранских начал, присущих славянам.