А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Обращение к творчеству А. С. Хомякова спустя еще одно столетие тем труднее объяснить исключительно юбилейными днями по случаю двухсотлетнего дня рождения мыслителя. Думается, что наше время по праву определило значение идей и место философа ХIХ века не только в контексте истории русской философии, но и дало возможность отметить те метафизические «вершины» творческого восхождения А. С. Хомякова, которые представляют интерес и в контексте задач современной философии. Именно на эти аспекты наследия одного из родоначальников славянофильства и хотелось бы обратить внимание.

Современные интерпретаторы наследия А. С. Хомякова, в основном соглашаясь с прошлыми оценками творчества русского мыслителя, делают и принципиально новые метафизические акценты. Так, принимая во внимание опасения П. А. Флоренского относительно якобы некоторой склонности Хомякова к протестантизму, проявляющейся в преувеличенном культивировании личностных начал или солидаризуясь с Н. А. Бердяевым в том, что метафизическая концепция Хомякова была одним из первых вариантов критики немецкого рационализма и панлогизма, религиозной, антирассудочной формой философии, современные исследователи указывают и на такие не акцентированные или менее акцентированные в прошлом основания хомяковского учения, как волюнтаризм, философия жизни, экзистенциализм, коммуникативная парадигма мышления, методологический принцип диалогизма.

Причем актуализация в современных аналитических разработках экзистенциальной проблематики философии Хомякова связана не столько с обращенностью философа к таким экзистенциалам человеческого бытия, как свобода, воля, вера, любовь, страдание, переживание прошлого, но с концептуальной разработкой мыслителем своеобразного варианта православного экзистенциализма[1081]. При этом нельзя не обратить внимания, что в трактовке категории свободы философ, по сути, отстаивает неклассическое ее понимание, для которого характерна связь не столь с «познанной необходимостью» (как законом), сколь с утверждением позиции «свободы для…», мерой которой становится осознание индивидом собственной ответственности. По этому вопросу Хомяков пишет: «Свобода удваивает для людей и для народов их ответственность перед людьми и перед Богом»[1082]; «…свобода есть еще только возможность силы (воли); ее первое безусловное проявление есть произвол, ее освящение заключается в ее самоопределении как начала разумного и нравственного»[1083]. В этих рассуждениях явно слышатся идейные подходы неклассической морали с ее опорой на право самостоятельного выбора поступка и меры ответственности за него. Личностное самоопределение становится формой собственного нравственного лицетворения.

Особое место, конечно, занимает анализ категории веры. Вера рассматривается современными интерпретаторами как прагматическое (действенное) начало, которое «дает исток и пределы человеческому знанию и действию, этнической психологии, т. е. определяет их»[1084]; подчеркивается, что трактовка веры дается Хомяковым одновременно как постижения (рациональный компонент познания) и изволения (иррациональный компонент бытия)[1085]. Если же брать во внимание концепцию философа в целом, то, по мнению В. Н. Катасонова, рождается экзистенциализм Хомякова из понимания того, что «истина вообще не постигается только умозрением, эссенциалистски (от лат. essentia – сущность). Она требует и понимания направления воли людей, их ценностной ориентации»[1086].

Делая акцент на соборной природе сознания (бытия), еще один современный исследователь хомяковского учения В. И. Холодный выстраивает гипотезу соборно-феноменологического универсализма, сквозь призму которого можно, по его мнению, раскрыть целостное и разнообразное человеческое бытие[1087].

Возможность такого многоаспектного толкования учения пояснил сам основатель славянофильства, увязав с особенностями мышления историка (в том числе, надо полагать, и историка философии), для которого весьма значим для понимания основ человеческого бытия личностный опыт переживания исторических коллизий в себе, своем духовном мире. В этом контексте весьма вероятно, что именно опыт бытия в трагическом ХХ столетии заставил посмотреть на творчество А. С. Хомякова с иной стороны, приблизив метафизический багаж и духовный опыт философа к современности и зародив тем самым надежду, что удаленность во времени не всегда связана с незрячестью, непроясненностью, невидением культурных контекстов интеллектуальных исканий философа. Это обстоятельство, возможно, не позволит повторить слова Н. А. Бердяева, горько в свое время констатировавшего: «Проглядели все, что было у Хомякова замечательного и ценного, действительно пророческого для нашей национальной культуры»[1088].