А от сумы уйдешь (СИ)

Его утроба, напитывающаяся от людской энергии, от заряда эмоций циркачей, от терпкого запаха мочи и пота животных, от ожидания толпы, которая вот-вот хлынет в широко распахнутые входные проемы, ненасытно раздувалась, и он, и без того непомерный, вырастал и ширился до невероятности. Кожаные края шапито хищно оттопыривались по краям, расползаясь все дальше и дальше, а форганг, над которым был расположен оркестр, напоминал огромный рот, что алчно глотал и выпускал - до поры... - снующий туда-назад цирковой люд.

Шапито пробуждался.

Когда троица "махны" в сопровождении пары броневиков и нескольких тачанок лихо подкатила к шапито, народ еще не начал собираться к представлению. Вокруг, на площади, пока что разворачивалась "торговля": узкие, о две доски, самопальные столы между подводами постепенно заставлялись немудреным харчем военной поры. Впрочем, харч даже в те лихие годы был достатний: шматы сала, усыпанного кристаллами крупной соли и крошеным чесноком, выворачивались из тряпиц, хлюпал белесый дурман самогону в пузатых бутылях с кукурузными початками в горлышках, выкладывались в артиллерийские горки вареные яйца, дымился картофель - и в мундире, и "затолока" со шкварками, пупырчатые соленые огирки соперничали острым запахом рассола с квашеной капустой, что прятала в желтоватых недрах своих красные ядра маринованных "помидорок"... и над этим скудноватым, но таким желанным истосковавшемуся желудку "худэнького" горожанина, символом пиршества витал смачный, моментально заполняющий рот слюной, запах свежевыпеченной украинской паляныци, от которого хотелось тут же выпить, закусить, выпить еще, и уже потом хорошо "пойисты".

Наказав своему эскорту стоять "вартой", махна равнодушно скользнула взглядом по простецкому изобилию и протопала хромовыми сапогами невероятной блескучести в шапито. Цирк едва заметно вздрогнул и вроде бы подобрался... а может, это только показалось тому самому наблюдательному пацаненку. Беспризорник ловко "сшибнул" кусок сала и добрый ломоть хлеба с крайней фуры и шмыгнул в шапито вслед за махной.

Некоторое время он прятался в верхних рядах, с жадностью уплетая хлеб с салом. В его расчеты не входило попасться на глаза кому-либо из цирковых, и уже тем более "немчуре", как он называл про себя шапитшталмейстера, или одному из его "упыряк".

...В том, что рабочие, они же униформисты во время представлений, были неживыми, он убедился на второй день после приезда цирка. Преодолевая суеверный страх, мальчишка подлез под край шапито (при этом ему показалось, что кожаный полог, словно рука, погладил его по плечу...) и затаился за реквизитным ящиком у барьера, не в силах оторвать глаз от манежа.

На нем, похоже, шла муштра униформистов, в которых он сразу же признал вчерашних рабочих, что устанавливали шапито.

Руководил ими все тот же здоровенный мужик.

- Первый! Двинь в ухо девятого, он не врубается в расклад! Поворот, и потом после второго "трамм-трамм-та", - он сильно картавил, - пересекаетесь, а не сразу!

Вид шапитшталмейстера без маски и шапки был ужасен.

Малец не мог отвести глаз от мелованной кожи, словно присыпанной мукой, от страшного шрама, раскроившего обе губы вертикальной "розочкой", от глаз, бешено вращающихся в глазницах без век. Волос у немца не было; вместо них сквозь подобие белой марли, обвязывающей голову, просвечивалось что-то серое...

Упыряки, которые покорно стояли в каре три на три с "первым" впереди всех, монотонно и жутко раскачивались влево-вправо, словно их шатал сильный ветер, при этом слегка притопывая. Малец догадался, что они пританцовывают в такт неслышной музыке. "Трамм-трамм-там, трамм-трамм-там", - неожиданно для себя начал повторять он. Голова закружилась, и ноги уже было потащили его против воли на манеж... но он перекрестился, плюнул через левое плечо и без памяти помчался к свету, прочь от притворно-ласкового шапито, страшных упыряк и их бескожего начальника...

...С сожалением проглотив последний кусочек хлеба, мальчишка осторожно приподнял голову над рядом скамеек.

На манеже происходило что-то непонятное.

Все цирковые двумя-тремя нестройными рядами стояли спиной к форгангу. Перед ними, похлопывая по щегольским сапогам офицерским стеком, прохаживался мелкими шагами один из махновцев. Двое других сидели на барьере лицом к выстроенным цирковым и определенно скучали, чего-то ожидая. Пацан уже видел многих артистов во время вчерашнего представления, на которое он пробрался таким же макаром, под полог шапито. Однако он не подозревал, что общее число цирковых в труппе было куда больше, чем тех, кого он видел на манеже.

А поглазеть тут было на что.