A&B

Крепкий очень сладкий черный чай лучше любого кофе помогал ему собраться с мыслями и проснутся утром. И именно он сейчас был нужен ему сильнее всего. Порыскав по ящикам и шкафчикам, наконец, ему удалось найти пачку с изображением чайных листьев. Названия на пачке он прочесть не смог, так как написано оно было на незнакомом иностранном языке, но картинка не оставляла сомнений в том, что это был чай. Нетерпеливо он снял обертку с пачки и заварил чай в небольшом прозрачном чайничке. Как только он это сделал, вся кухня наполнилась бодрящим стойким ароматом.

Он сел на одну из табуреток за стеклянный столик, вплотную прижатый к панорамному окну, и поставил кружку свежезаваренного чая. От нее шел пар.

«Слишком горячо»

Хиро дожидался, пока чай немного остынет, дабы не обжечься, сделав глоток. Чтобы немного занять время этого ожидания, он уставился в окно. Оно выходило на ту небольшую аллею, где вчера его поднимал Себастьян. Это была та же аллея, по которой он ходил каждый день в школу. Он смотрел свысока за людьми, проходящими по ней. Сверху они казались маленькими и такими суетливыми, будто кучка муравьев. Он бесцельно наблюдал за ними, а настроение его под стать столь неласковой погоде было подавленное.

Он не думал ни о чем конкретном, но и сказать, что он совсем ни о чем не думал, тоже было нельзя. Сознание было сонным и мутным. В голове беспорядочно кружились мысли и пережитые во сне чувства. Но на место испытанного страха, горечи и гневного нежелания мириться с тем, что должно произойти, пришло смирение. Он изменил свое решение. Окончательно и бесповоротно. Перестав отчаянно бороться с естественным ходом вещей, перестав противиться ему.

«Так должно случиться. Этого не изменить, и это правильно. Так или иначе, он все равно умрет» — говорил он себе самому.

Он сделал глоток. Чай получился очень крепким и, соответственно, очень горьким, но именно это и было ему нужно. Сонливость ушла почти сразу, беспорядок в голове — тоже. Будто из ниоткуда, появились волна энергии и желание что-то сделать. И в таком благородном порыве он сначала умылся тут же у кухонной раковины, а позже продолжил рыскать по кухне, теперь начав с холодильника. Он хотел приготовить завтрак себе и Себу, отблагодарить его таким образом и попросить прощения за очередные причиненные неудобства. Съестного было совсем немного, но кое-что удалось найти: пару яиц, пакет молока и залежавшуюся пачку муки. Долго думать, что из этого приготовить, не пришлось. И вскоре по квартире разнесся сладкий запах блинов.

Этот запах разбудил белобрысого. Он медленно сел на постели и потер лоб. Голова трещала и шумела, а в пересохшем рту был мерзкий привкус. Ему казалось, что гравитация за эту ночь выросла раза в два. Все клеточки его тела так и примагничивало обратно к постели с невероятной силой. Каждый громкий звук, вроде дребезга посуды, отдавался в голове. Под глазами расползлись темные круги.

Поначалу, только проснувшись, он не вспомнил ночных событий, потому удивился и запаху и посторонним звукам, но, пусть и с запозданием, память к нему вернулась. С огромным усилием он оторвал себя от кровати и неуверенно побрел к кухне. Он не стал утруждать себя одеваться. Сейчас ему было безразлично, что там Араки подумает. И что с того, что в одних трусах, пусть и к такому гостю, идти неприлично? Повязки, что были на его руках и одном плече, растрепались и свисали местами лохмотьями, открывая алые только-только начавшие затягиваться раны.

Себ дошел до кухни как всегда бесшумно и, остановившись у раковины, потянулся было за кружкой, но, подумав немного, убрал руку и включил кран. Он нагнулся к раковине, опустив голову под холодную струю воды. На шум воды обернулся Араки, не сильно удивившись, так как немного да привык к его внезапным появлениям, и поздоровался с ним. В ответ же раздалось неясное мычание. Сначала Себ просто подставил свою голову под поток, но теперь, слегка извернувшись, он жадно глотал воду. Напившись, он выпрямился. Отдельные капли стекали с его волос и бежали по шее, спине, рукам, груди. За этим искоса наблюдал Араки, стоя в паре метров от него, рядом с плитой. Хиро чувствовал себя неловко и не знал, как белобрысый отнесется и к его вторжению, и ко вчерашнему происшествию, и, в общем, к нему.

«Наверно, он меня презирает. Или ненавидит. Во всяком случае, я не думаю, что он мне рад»

Себ схватил кухонное вафельное полотенце и вытер лицо, не обращая никакого внимания на Араки, не сказав ему ни единого слова, ни «доброе утро», ни «как спалось?». Не то чтобы Араки рассчитывал на эти слова, но такое безразличие сбивало его с толку еще сильнее. Он не знал, как стоит расценивать такое безмолвие. Как выражение презрения, или, может, как знак того, что он хочет, чтобы Араки ушел, а, возможно, ему действительно было безразличного его присутствие и поведение. Потому он, подражая его молчанию, не проронив ни слова, поставил две тарелки с блинами на стол напротив каждой табуретки и после, налив еще две кружки крепкого чая, поставил их рядом с тарелками.