A&B

Себастьян тихо за этим наблюдал и, как Араки закончил, сел на одну из табуреток. Араки повторил за ним. В идеальной тишине они оба позавтракали, и когда тарелки опустели, мирно пили чай, смотря в окно.

«Вкусно» — подумал Себ про себя, прихлебывая горячий чай. — «Вкусно и тепло»

Араки бесцельно смотрел на улицу. Тонкая паутинка от мороза покрывала стекло, и потому, хоть улицу и можно было разглядеть, изображение было нечетким и размытым. Внизу резвилась небольшая стайка детей. Они весело бегали, смеялись. Похоже, играли в догонялки. Но вдруг одна девочка, заметив что-то на обледенелой земле, позвала остальных посмотреть. Все сбежались к одному месту около большого лысого дерева и внимательно разглядывали что-то. Спустя немного времени та же девочка подняла то, что притянуло к себе столько внимания. Маленький темный комочек. Было сложно разглядеть что это.

«Котенок, наверно»— пронеслось в голове Араки, и неспециально он перевел взгляд на белобрысого. Тот тоже смотрел на улицу, но взгляд его был неподвижен, застыв на одном месте. Постороннему наблюдателю могло показаться, что он вовсе не дышит. Никаких движений, словно статуя, сидел он на табурете, положив один локоть прямо на стол и опираясь на него. Вряд ли он видел, что происходило на улице, и вряд ли хоть немного интересовался этим.

— Спасибо, — тихий шепот внезапно слетел с губ белобрысого.

Араки немного растерялся от неожиданности, поэтому ответил не сразу.

— Пожалуйста, — наконец, выдавил он из себя.

Вернулась прежняя тишина. Араки было что сказать, но он никак не мог решиться произнести это вслух. Просьба. Одна очень важная для него просьба. Он не знал, как отреагирует на нее белобрысый, и имеет ли он вовсе право просить о чем-либо после всего. Да и стоит ли, вообще? Может, он один с этим справится лучше, чем если рядом будет он? Может, такое лучше переживать в одиночку? Да и, в конце концов, это дело личное, в крайнем случае, семейное. Никаким боком Себастьяна оно не касается. Ведь они всего ничего знакомы, и особо близким человеком Араки его не считал. Однако он хотел, чтобы тот был рядом в этот момент, несмотря на все «может» и «если».

«И как ему об этом сказать? С чего начать?» — размышлял он, бесполезно теряя время.

Тем временем белобрысый, утомленный всеми этими разглядываниями со стороны Хиро, его неразборчивым бормотанием себе под нос и ерзаньем на стуле, встал из-за стола и ушел в дальний угол кухни. Дотянувшись до дверцы верхнего шкафчика, он что-то нашарил в нем рукой и извлек наружу. Небольшой белый чемоданчик. Он положил его на тумбу внизу и открыл. Это была простая аптечка. Араки наблюдал за каждым его движением, а белобрысый старался не обращать на это внимания. Сначала он достал несколько таблеток из разных пачек и методично, не запивая, проглотил одну за другой, а потом принялся за растрепавшиеся бинты. Ножницами он осторожно срезал старые бинты, и перед взором Хиро открылись все раны, до этого спрятанные.

Большинство из них были не слишком серьезными — мелкие, не глубокие, не задевающие ни костей, ни сухожилий, ни жизненно важных органов, хотя, наверно, они были очень неприятными. Но одна рана отличалась от других. Она была в правом плече. Большой, примерно с ладонь взрослого человека розово-красный штрих. Себастьян наскоро обработал его какой-то гнусно пахнущей жидкостью и начал перебинтовывать. Во время этой процедуры он повернулся к свету, обернувшись к Хиро полубоком. И тот с удивлением заметил, что рана эта была сквозная. На передней стороне плеча красовался точь-в-точь такой же штрих, обрамленный рваными краями.

— Что же с тобой произошло? — спросил Хиро, сразу забыв про свою просьбу.

— Хочешь совет? — неожиданно вопросом на вопрос ответил белобрысый.

— Ну?

— Никогда не дразни котяр. У этих тварей очень острые клыки.

Хиро, как и ожидалось, совсем ничего не понял, но белобрысого это вовсе и не огорчило. Он не рассчитывал на понимание и сказал это лишь для того, чтобы помочь ему развязать разговор, правда, в своей настолько особой манере, что Хиро этого не понял и, растерявшись, замолчал.

— Ты чего-то хотел? — Он решил действовать в лоб, заканчивая перебинтовываться.

— Да. Я… Не знаю, как выразиться и… Да чего я распинаюсь, ты уже все наверняка понял. — Он недовольно фыркнул и отвел взгляд.

— Все, что я понял — это то, что ты что-то от меня хочешь, но что именно я не знаю. Я не экстрасенс и, пока ты не скажешь мне прямо, я не узнаю.

— Это… В общем… Ты придешь на похороны?

— Похороны?

— Да. У нас нет родственников, и, если я правильно помню, живых друзей у него тоже не осталось, поэтому я подумал, что папа не против был бы, если ты придешь. Все лучше, чем совсем одному.

— Почему ты передумал? — В ярких бирюзовых глазах мелькнул огонек любопытства.

— Передумал?

— Ну да. Как же все то, что ты вчера мне наговорил? Как же «я не буду его убивать» и «я же останусь один»?