Пройдя ещё с десяток метров, отец Кирилл вновь остановился. Долго крестился, шептал еле слышно молитву, смотря на место, где когда-то была сельская церковь. Она до основания сгорела ещё в самом начале лета восемнадцатого года. Вместе с ней вспоминался и Кирьян Устюгов — каторжник и бродяга, который убегая из села вместе с друзьями комитетчиками, подпалил церквушку и ещё несколько богатых домов. Сильно бесновалось в тот день пламя, с треском и вдохновением отлетали в разные стороны головешки и искры. Суета сует охватила людей, крик ругань и частичное бессилие спасти все строения. Изменник ветер, перешедший на красную сторону, помогал огню, не было уже ревкомовцев, а он делал работу за них. И не видел ничего этого сам отец Кирилл, лишь слышал и мог хорошо представить, то, что всегда и везде было похожим. Прошло время, был другой огонь и был ещё не один раз, но представлялся этот, как две капли воды сходный с пожаром в Сретенске, где навечно остался его сын Демьян, лежавший с простреленной пулеметной очередью грудью. В красное пятно превратилась его рубашка, и не было ни о чем более дела, но от чего-то отец Кирилл тогда запомнил этот синий несгораемый шкаф на первом этаже какой-то купеческой конторки. Может в память о сыне, может, от злости на тот день, но он забрал себе этот металлический ящик. Долго был он у него в Петровском, затем перевёз он его и в Яровое к Светлане. Без дела, в большей степени, стоял сейф, и вот только сейчас отец Кирилл с мистическим осознанием нашёл ему очень важное применение. В нем, завернутая в тряпицу, дожидалась отца Кирилла шашка, а ключ болтался на старческой впалой груди рядом с неизменным нательным крестом.
Отец Кирилл засунул руку под рубаху, нащупал ключ подержал его в сжатом кулаке, затем отпустил того на свободу и сделал ещё несколько шагов в направлении дома.
Прохор появился у отца Кирилла только через два или три часа. Прогулка окончательно обессилила отца Кирилла. Его несколько раз вырвало кровью, и он понял, что следующего дня в его жизни уже не будет.
— Я за врачом схожу, отец Кирилл — испуганно произнёс Прохор, держа холодную и почти безжизненную руку отца Кирилла.
— Не надо Прохор, ни к чему это — сказал отец Кирилл.
Прохор не стал спорить с отцом Кириллом, слишком очевидной казалась та убежденность, с которой говорил старик. Было в ней не ощущение, того, что отцу Кириллу скоро полегчает само собой, а присутствие того, что всякое вмешательство врачей просто не имеет уже никакого смысла. Но при этом отец Кирилл полагаясь на общепринятые человеческие понятия, попытался обмануть Прохора.
— Сейчас приступ пройдет, со стариком такое бывает.
Отец Кирилл попробовал встать, но тут же начал падать. Прохор мгновенно подскочил к нему, не позволив тому оказаться на полу.
— Сядьте отец Кирилл — попросил Прохор, и отец Кирилл послушно опустился на кровать.
Правда долго держать спину в вертикальном положении он не мог и через минуту Прохор помог отцу Кириллу лечь.
— Сколько время Прохор? — спросил отец Кирилл, хотя старые настенные часы были в его полном обозрении.
Только вот стрелки часов стали недоступны. Они расплывались, сливались с кругом коричневого циферблата.
— Шесть часов, седьмой пошёл — уточнил Прохор.
— Сходи, позови Устина. Пусть бросит свою работу — прохрипел отец Кирилл.
— Хорошо, только лежите на месте, не вставайте. Я быстро.
Прохор мгновенно вылетел из дома, а отец Кирилл неподвижно смотрел на иконы расположенные в правом от него углу.
— Спасибо тебе — просто прошептал он.
Шашка отнимала у него последние силы. Слишком стар он был, чтобы обладать ею. Хотя он понимал, что дело не только в этом. Большие, почти ни с чем несоизмеримые грехи тянули его за собой. Его убивала кровь неразрывно связанная с этой проклятой шашкой. Были они с ней одного мира. Долгий путь проделал отец Кирилл, дыша с ней одним и тем же воздухом, а теперь осмелился встать на другую сторону, от неё, и того, чем продолжала жить хищная сущность огненного горнила. Где-то совсем рядом были Резников с Выдышем, и отец Кирилл, чувствовал их сквозь туманную дымку окружающего пространства. Кто бы ни был за ними, от кого бы ни питались они силой — это не имело значения. Пусть — это будет темный подвал, пусть это — будет заброшенная, заваленная землей шахта, или множество оврагов, речная вода, превратившаяся в кровь. Какая в этом разница. Не имеет больше силы всё то, что стоит за ними, прикидываясь добром.
— Нет хуже зла, чем то, что добром прикидывается — сказал сам себе свистящим шепотом отец Кирилл.
От этих слов ему стало совсем плохо и больно. Комок задавил и без того еле теплившееся дыхание. Хотелось завыть, понимая насколько, он ошибался. За что продал он свою душу? Как грезил священным отмщением, за то, что никогда не имело отношения к святости.
— «Прости меня. Нет мне спасения, но прости, попытайся понять, слишком слаб человек, слишком легко его обмануть» — думал отец Кирилл, закрыв глаза.
— Что с тобой Кирилл? — гремя грязными сапогами и до этого сильно прокашлявшись, спросил Устин.
Позади него стоял Прохор.