Кроме того, мне сообщили, что ты обиделся, потому что я не поехал с тобой в путешествие. Тебе следует понять: когда я сказал, что не могу этого сделать, я думал о тебе в той же мере, что и о себе. Беспокойство о чувствах и счастьи других людей - для меня вовсе не новая эмоция. Утверждать иное было бы несправедливо по отношению ко мне и моим друзьям. Но теперь я думаю об этом намного больше, чем раньше. Если бы я поехал с тобой, ты не был бы счастлив, не смог бы наслаждаться путешествием. И я - тоже. Ты должен попытаться понять, что такое - двухгодичное заключение, что значат два года полного молчания для человека моего интеллектуального масштаба. То, что я вообще выжил, вышел из тюрьмы, сохранив здоровье разума и тела, кажется мне столь невероятным, что иногда мне кажется: век чудес не только не закончился, а на самом деле лишь начинается, существуют Силы Господни и силы, таящиеся в человеке, о которых мы до сих знаем очень мало. Но хотя я бодр, счастлив и в полной мере испытываю жгучий интерес к жизни и искусству, который всегда был доминантным аккордом моей натуры, хотя меня абсолютно завораживают все пути жизни и все формы выражения, мне нужен отдых, спокойствие и полное одиночество. Друзья приезжали на день меня проведать и были рады встретить прежнего меня во всей полноте интеллектуальной энергии и восприимчивости к пьесе жизни, но потом оказалось, что мне не хватает душевных сил - они были подточены. Теперь у меня нет запаса душевных сил. Если я трачу то, что у меня есть, днем их уже не остается. Я хочу спокойной простой жизни, природы во всей бесконечности смыслов этого безграничного слова, чтобы восполнить запасы энергии. Каждый день, если я встречаюсь с другом или пишу письмо длиннее нескольких строк, или даже читаю книгу, которая, как всякая хорошая книга, взывает непосредственно к моей душе - любое прямое обращение, любое интеллектуальное усилие к вечеру полностью меня истощает, часто я плохо сплю. А ведь я вышел из тюрьмы три недели назад.
Если бы я поехал с тобой в путешествие, во время которого мы были бы вынуждены общаться от рассвета до заката, я наверняка прекратил бы путешествие на третий день, а сломлен был бы - уже на второй. Ты оказался бы в прискорбном положении: твое путешествие прервалось бы в самом начале, твой спутник, несомненно, заболел бы, возможно, ему понадобился бы уход в какой-нибудь далекой французской деревушке. Ты ухаживал бы за мной, я знаю. Но я чувствовал, что неправильно, глупо и безрассудно с моей стороны отправляться в экспедицию, которая обречена на скорый провал и, вероятно, сопряжена с несчастиями и бедствиями. Ты по натуре - лидер, я никогда не встречал человека столь требовательного ума. Твои требования к жизни - огромны, ты требуещь отклика или прекращаешь общение. Удовольствие общения с тобой - это битва характеров, интеллектуальная битва, война идей. Чтобы выжить рядом с тобой, человеку необходим крепкий разум, напористость, динамичный характер. На обедах, которые ты устраивал в былые дни, оставшихся гостей уносило обломками пиршества. Я часто обедал у тебя на Парк-Лейн и оказывался единственным выжившим. Я мог бы ездить по белым дорогам и тенистым аллеям Франции с дураком или, что было бы мудрее всего, с ребенком, но с тобой - невозможно. Ты должен от всей души поблагодарить меня за то, что я избавил тебя от опыта, о которым мы оба потом всю жизнь жалели бы.
Ты спросишь, почему же я, находясь в заключении, принял твое предложение с благодарностью? Дорогой Фрэнк, вряд ли ты задашь столь глупый вопрос. Заключенному кажется, что свобода немедленно вернет ему былые силы, еще и возросшие десятикратно, поскольку он долго их не растрачивал. Когда узник выходит на свободу, оказывается, что он всё равно продолжает страдать: его наказание не утрачивает свою силу, продолжается в ннтеллектуальном и физическом аспектах так же, как и в социальном. Он вынужден продолжать расплачиваться: выйдя на свободу, человек не получает квитанцию о расплате...
Весь воскресный день - первый настоящий день лета, который у нас есть - я потратил на то, чтобы написать тебе это длинное объяснительное письмо.
Я написал просто и прямо: мне нет нужды объяснять автору «Старика Конклина», что мягкость и простота выражения способны достичь большего, чем пустячные обертона на одной струне. Я счел своим долгом тебе написать, но это был печальный долг. Для меня было бы лучше лежать в коричневой траве или медленно идти к морю. Было бы лучше, если бы ты написал мне без обиняков о неприятных или оскорбленных чувствах, которые тебя обуревают. Это избавило бы меня от дня тягостных сомнений.
Но я должен сказать и кое-что еще. Сейчас мне приятнее писать о других, чем о себе.
К этому письму я прилагаю сообщение своего собрата по несчастью - заключенного, которого выпустили 4-го июня. Там указан его возраст, правонарушение и цель в жизни.