ГЛАВА 6
Мы все идем и идем — и, кажется, прошли уже много километров — и все никуда не приходим. Клянусь, эти деревья я уже видела несколько раз. Я выплакала все слезы. Страх сидит в груди, отказываясь уходить, радостно скрестив ножки и напевая свою раздражающую песенку, которая мучает меня с каждой секундой все сильнее.
В это все еще невозможно поверить.
Говорят, что когда случается что-то особенно абсурдное, нереальное, человеческий мозг просто не способен в это поверить сразу. Наш разум выстраивает тысячи возможных разных сценариев, потому что не в силах принять холодную реальность. Вот примерно это я и чувствую. Да, прошли часы, и никто не явился к нам и не сказал, что это шутка. Да, мы идем и идем, уставшие и разбитые. Да, день уже заканчивается и вот-вот наступит ночь.
Это не может быть реальностью.
Как будто может быть какое-то другое логическое объяснение.
Я много читаю. Я читала о серийных убийцах, читала хорошие триллеры и саспенс, но это все…
— Не отставай, Лара, — рявкает Ноа, отвлекая меня от моих мыслей.
— Я делаю все, что могу, — устало говорю я. — Мы шли почти весь день.
Он поворачивается ко мне лицом, скрестив руки на груди.
— Ты бы предпочла сидеть и ждать, пока нас убьют?
Моя нижняя губа дрожит.
— Не надо, Ноа. Мне тоже страшно.
— Из этой ситуации есть только один выход — найти его самим. Этот человек умен, но идеальных планов не бывает.
— Ну, где бы ни были, мы можем с уверенностью сказать, что вокруг никого нет.
— Не думаю, — говорит Ноа, отодвигая толстую ветку в сторону и пропуская меня. — Этот человек должен быть достаточно близко, чтобы иметь возможность охотиться, вести свою извращенную игру, а это значит, что должен быть вход и выход.
Я усмехаюсь.
— Разве не это мы искали все это время? Выход?
Ноа смотрит на меня, а я смотрю на свои ноги — я иду теперь без обуви, потому что никто не может идти через лес на каблуках.
Он наклоняется ближе.
— Послушай, Лара, я, может, и не прочел тысячу чертовых книг, но и не дурак.
— Я этого и не говорила, — тихо отвечаю я.
Он отступает, разворачивается и снова идет вперед.
— Я подумаю, как нам быть, но, если учесть, что мы уже потратили впустую день, время тоже играет роль.
— Если мы выдохнемся, то просто не сможем играть в его игру, — осторожно говорю я.
Ноа останавливается, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
— Я знаю, но он не глуп. Я видел несколько кокосовых пальм и ручей, а это значит, что он позаботился о том, чтобы мы смогли найти еду и воду. Он не хочет, чтобы мы были слабыми — это не пойдет на пользу его игре. Этот человек умен, он знает, что в конце концов мы остановимся и поедим, отдохнем и перевяжем раны, потому что мы тоже не глупы. Он на это рассчитывает.
Ноа наверняка прав, абсолютно прав, даже если я не хочу признавать эту правоту. Тот ублюдок хочет, чтобы мы были сильными; он хочет, чтобы мы были вызовом для него. Вот почему он выбрал нас. Он думает, что раскусил нас, он думает, что знает нас. Может, так и есть. Я не знаю. Я больше ничего не знаю.
В горле поднимается желчь, и я останавливаюсь, прижимая руку к коре толстого старого дерева.
— Он все упростил, — продолжает Ноа, не обращая на меня внимания. — Но не до совершенной простоты. Воды в ручье хоть отбавляй, но большую часть дня мы идем на своих двоих, так что нам нужно придумать, как взять ее с собой, учитывая, что ручей нам попался только один. Тут полно пальм, но они высокие и забраться будет трудно. Нам ничего не дали просто так.