6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

- Здравствуй, Сюзанна, – донесся до него привычный бесстрастный голос Терри. – Я хотел бы… – он запнулся на мгновение, но тут же продолжил прежним холодно-невозмутимым тоном, – …обсудить с тобой один вопрос.

- Добрый вечер, Терри, – едва слышно пролепетала девушка, в ее голосе явственно прозвучали нотки легкого удивления. Обычно Терри ограничивался кратким приветствием, после чего садился неподалеку и погружался в молчание, медленно потягивая горячий чай да изредка односложно отвечая на ее робкие вопросы, а затем вежливо прощался и уходил. На следующий вечер все повторялось сначала. Сюзанна уже настолько привыкла к этому своеобразному ритуалу, что обращение Терри буквально повергло ее в шок, не говоря уже о высказанном им желании обсудить с ней какой-то вопрос. Причем он сделал это сам, по собственной инициативе и без каких-либо намеков, уловок или вопросов с ее стороны. Все это было слишком неожиданным и удивительным. – Д-да, к-конечно, – от радости и волнения она даже начала заикаться. – Я г-готова обсудить с тобой любой в-вопрос, который ты пожелаешь, – смущенная собственным косноязычием, Сюзанна отвела взгляд и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Но странное необъяснимое волнение никак не хотело выпускать ее из своих цепких лап. Сердце колотилось в груди, словно сумасшедшее. Мысленно посетовав на собственное малодушие, Сюзанна заставила себя поднять голову и посмотреть прямо в глаза стоящего перед ней молодого человека. Человека, в которого она так долго и беззаветно была влюблена. – П-прости, это от волнения. Я такая глупая. Переживаю по каждому пустяку. Я слушаю тебя, Терри. О чем ты хочешь поговорить?

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Не произнося ни слова и не отрывая глаз. А затем Терри опустился на одно колено и чуть склонил голову. Темные волосы, уже успевшие отрасти, волной упали вперед, скрывая его лицо.

- Сюзанна… – начал он, его голос звучал торжественно и глухо. Терри сделал паузу, а спустя минуту продолжил. – Мисс Марлоу, я прошу вас оказать мне честь и стать моей женой.

Эта короткая фраза произвела эффект разоравшейся бомбы.

“Нет, взорвись здесь сейчас бомба – это вызвало бы меньшее изумление, – отрешенно подумал Шарль, глядя застывшим взглядом на коленопреклоненного Терри и безмолвствующую Сюзанну. – Черт побери… Черт побери всё на свете!”

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь методичным тиканьем часов на каминной полке.

Немигающим взглядом она смотрела на дно фарфоровой чашки, в которой остался ровно один глоток чая. Она смотрела так, словно это была самая важная вещь в мире. Она не видела ни лица Сюзанны, ни лица сына, но равнодушный глухой голос Терри хлестнул, словно бич. Сердце сжалось от мучительной боли. Его боли. Той, которую он носил в себе и которую так искусно скрывал его спокойный ледяной тон.

“Ну, вот и все. Свершилось”.

Элеонора закрыла глаза. Ей казалось, что еще мгновение – и она просто не выдержит этой гнетущей тишины и взорвется, швырнет на пол этот бесчувственный белый фарфор с остатками чая так, чтобы он разлетелся на сотни, тысячи мелких осколков, и будет кричать. Кричать о том, что этого не должно быть! Что это неправильно! Кричать, пока они все не поймут это и не прекратят этот ужасный, дикий, лицемерный спектакль! Но прошла минута, еще одна, еще. Она молчала. Боль начала отпускать. Не отрывая взгляда от золотой жидкости на дне чашки, Элеонора осторожно выдохнула.

“Господи, Терри, что же ты наделал, сынок! Что же ты наделал!”

“Ромео и Джульетта. Нет, Терри и Сюзанна! Акт первый, сцена десятая и последняя”.

Глядя на сидящую в кресле Сюзанну и склонившегося перед ней Терри, Шарль пытался понять, что чувствует, и не мог. Ему казалось, что на него внезапно рухнула гранитная плита. Он мучительно пытался скинуть ее и вдохнуть полной грудью, но ничего не получалось.

“Фарс или драма? А какая разница? У тебя в этом спектакле роль шута, а шут везде одинаков. Хоть в драме, хоть в фарсе. Но спектакль окончен. Принц нашел принцессу, завоевал ее руку и сердце и увозит ее на белом коне навстречу встающему солнцу. Они будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Тем хуже для шута. Путь паяца ведет в закат, туда, где царит ночь. И кому есть дело до того, что он любил принцессу не меньше принца? А быть может, даже больше? Никому. Шут – роль эпизодическая, придающая пьесе остроту и юмор. Пьеса закончена. Занавес! Вот и всё. Я потерял тебя, малышка Сюзи, мой белокурый голубоглазый ангел. Только что я потерял тебя навсегда. Прощай. Господи, зачем ты даешь шутам сердце?”