6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

Но самое странно было в том, что Арчи вдруг понял, что ни во время разговора с Кенди, ни после, ни в данный момент не чувствовал себя виноватым перед ней. Это было очень странно. Ведь этой ночью он изменил ей. Да-да, именно изменил. Арчи не собирался лгать себе, отрицая тот факт, что предшествующую ночь он провел с Анни. Ласкал ее, целовал. Анни, а не Кенди. Пусть он был пьян, это ничего не меняло. Он понимал, что делает, кто рядом с ним, и не противился этому. Наоборот. Он хотел этого. В поезде он долго размышлял о том, что произошло. Арчи казалось, что он никогда больше не сможет даже заговорить с Кенди, не говоря уже о том, чтобы посмотреть ей в глаза. Но вот они встретились, и он разговаривал с ней, как ни в чем не бывало, смотрел ей в глаза, улыбался. И даже передал привет от Анни. Он передавал привет женщине, в которую был влюблен, от женщины, с которой ей изменил. Господи, да одной этой совершенно извращенной, отвратительно уродливой ситуации было достаточно, чтобы сойти с ума. Однако же он не сошел. Но самое главное, он не чувствовал себя виноватым. Совершенно. Ни вины, ни раскаяния. Усталость, встревоженность, удивление, неловкость… Что угодно, но не вина.

А вот перед Анни чувствовал. Думая о девушке, оставшейся в Нью-Йорке, из постели которой он сбежал тайком, как последний трус, Арчи чувствовал себя ужасно виноватым. Но не за эту безумно-сладостную, грешную ночь, а за то, что сбежал. Но, мучаясь виной, он вдруг отчетливо понял еще одну странную вещь, удивившую его еще больше: вспоминая о том, что произошло между ним и Анни, он не ощутил стыда. Он чувствовал себя виноватым. Но не жалел. Он ни о чем не жалел.

От всех этих противоречивых мыслей начала болеть голова. Арчи прижался лбом к холодному оконному стеклу и закрыл глаза. Он был совершенно растерян.

Продолжение следует…

====== Часть 29. Хрупкое равновесие ======

Свобода – краткое затишье

Меж вихрей жалоб и угроз.

Всё кончено. Умолкли песни.

И чувства нежные исчезли.

Ответа ждёт немой вопрос…

Опущен занавес театра

Привычно-серой суеты.

Огнём страстей горят мечты,

Но…

Тишина. Мелодичный звон чашки о блюдце – словно удивленно распахнутые глаза ребенка. Чуть слышный. Робкий. Нечаянный. Вспорхнул – и умер. И снова тишина. Хрупкое равновесие. «Именно. Хрупкое равновесие», – подумала Элеонора, отставляя чашку с недопитым чаем, и взглянула на сидящего напротив сына. Терри молча смотрел на стоящую перед ним чашку, но не видел ее – в этом Элеонора была абсолютно уверена. Слишком хорошо она знала этот неподвижный отсутствующий взгляд. Словно стеклянный. Нет. Скорее, зеркальный. Да. Именно. Словно гладкая серебряная поверхность зеркала. И такая же холодная и непроницаемая. Хрупкое равновесие.

Прошло несколько месяцев после его возращения, но даже время ничего не смогло изменить.

“…или это я слишком тороплю события?” – Элеонора подавила тяжелый вздох.

Терри упорно отказывался встретиться с отцом и не желал даже говорить о нем. Герцог тоже не предпринимал попыток встретиться с сыном. Элеонора поначалу пыталась примерить их, но в конце концов сдалась и предпочла оставить все как есть, молясь лишь об одном: чтобы не стало хуже. Теперь в этой семье царило хрупкое настороженное спокойствие, а Терри и Ричард предпочитали не видеть и не замечать присутствия друг друга, живя в одном городе. Герцог Грандчестер, его пребывание в Нью-Йорке и все, что было с ним так или иначе связано, стало непреложным табу в их беседах с сыном. И Элеонора свято соблюдала его, не желая обострять и без того довольно натянутые отношения между двумя своими самыми любимыми мужчинами в этом мире, опасаясь невольно сделать еще хуже.

“Хотя может ли быть хуже?” – в отчаянии подумала она.

Ответа на этот вопрос она не знала, да и не хотела знать, предпочитая оставить все как есть и выждать еще.

“В конце концов, они живут в одном городе и когда-нибудь должны будут встретиться и поговорить! В мире только гора с горой не сходятся, но Нью-Йорк – не весь мир, а они – не горы. А значит, всё будет в порядке, – утешала она себя. – Обязательно будет. Нужно просто подождать и положиться на время. Время все решает. Всегда. Решит и на этот раз. А я должна сохранять спокойствие. Ради них, ради себя и ради малыша, которому еще предстоит появиться на свет. Да, я должна больше думать об этом неродившемся ребенке. Ричард и Терри уже большие мальчики и способны сами позаботиться о себе и своих проблемах, а о нем пока некому позаботиться, кроме меня. Слава богу, что хоть беременность протекает хорошо. Мне еще только здесь проблем не хватало для полноты картины. Ладно. Всё уладится. Как-нибудь, когда-нибудь, но уладится. А значит, будем ждать наступления этого светлого мига и соблюдать хрупкое равновесие. Плохой мир лучше хорошей войны. Подождем еще немного”.