- Когда вы впервые встретились с Фредом Аткинсом?
- В октябре или ноябре 92-го.
- Говорил ли он вам о том, что устроился в букмекерскую контору?
- Возможно.
- Он не был художником или литератором, не так ли?
- Нет.
- Сколько ему было лет?
- Девятнадцать-двадцать.
- Приглашали ли вы его обедать у Кеттнера?
- Кажется, я встретил его за обедом у Кеттнера.
- Присутствовал ли Тэйлор за тем обедом?
- Возможно.
- Встречались ли вы с ним после этого?
- Да.
- Называли ли вы его «Фредом» и позволяли ли называть себя «Оскаром»?
- Да.
- Ездили ли вы с ним в Париж?
- Да.
- Давали ли вы ему деньги?
- Да.
- Были ли между вами какие-либо неподобающие отношения?
- Нет.
- Когда вы впервые встретились с Эрнстом Скарфом?
- В декабре 1893-го года.
- Кто вас с ним познакомил?
- Тэйлор.
- Скарф был безработным, не так ли?
- Возможно.
- Приводил ли Тэйлор Скарфа к вам в Сент-Джеймс-Плейс.
- Да.
- Подарили ли вы Скарфу портсигар?
- Да, у меня такой обычай - дарить портсигары людям, которые мне нравятся.
- Когда вы впервые встретились с Мэйвором?
- В 93-м.
- Давали ли вы ему деньги или подарили портсигар?
- Портсигар.
- Известен ли вам Уолтер Грейнджер?...и так далее, пока весь зал суда, кажется, не заполнили призраки.
В целом Оскар выдержал перекрестный допрос очень хорошо, но совершил одну ужасную оплошность.
Мистер Карсон настоятельно хотел узнать о его отношениях с юношей Грейнджером, который прислуживал лорду Альфреду Дугласу в Оксфорде.
- Вы когда-нибудь его целовали? - спросил Карсон.
Оскар ответил беззаботно:
- О боже, нет. Это был невероятно невзрачный мальчик. На самом деле он, к сожалению, был просто уродлив. Я его жалел.
- Именно поэтому вы его и не целовали?
- О, мистер Карсон, вы - просто наглец.
- Вы это сказали в подтверждение своих слов о том, что никогда его не целовали?
- Нет, этот вопрос - просто ребячество.
Но от Карсона нельзя было отделаться так просто. Словно терьер, он нападал снова и снова:
- Сэр, почему вы упомянули невероятную уродливость юноши?
- Именно поэтому. Если бы у меня спросили, почему я не целовал дверной коврик, я бы ответил, что не люблю целовать дверные коврики...
- Почему вы упомянули его уродливость?
- Смешно даже вообразить, что что-либо подобное могло бы произойти при каких-либо обстоятельствах.
- Так почему же вы упомянули его уродливость, я вас спрашиваю.
- Потому что вы оскорбили меня унизительным вопросом.
- Именно по этой причине вы сказали, что юноша был уродлив?
(Свидетель несколько раз пытался пробормотать ответ, но всякий раз умолкал. Его попыткам собраться с мыслями вовсе не способствовало острое стакатто повторений мистера Карсона: «Почему? Почему? Почему вы это сделали?). Наконец свидетель сказал:
- Вы меня жалите и оскорбляете, иногда люди говорят, просто не подумав.
Потом сэр Эдвард Кларк начал повторное дознание, во время которого стало понятно, что лорд Альфред Дуглас ненавидел отца. Были зачитаны письма, в одном из писем Куинсберри утверждал, что Оскар явно смалодушничал, когда он к нему пришел. Чувствовалось, что это, вероятно, было правдой: в этом вопросе Куисберри можно было поверить.
Во время повторного дознания сэр Эдвард Кларк крепко уцепился за двух парней - Шелли и Конвэя, которых как бы невзначай обошел молчанием мистер Карсон. Оскар ответил на его вопрос, что Шелли - юноша, работающий в издательстве «Мэтьюз и Лэйн». Шелли обладает великолепным литературным вкусом и очень любит культуру. Шелли прочел все книги Уайльда и любит их. Шелли обедал у них с женой на Тайт-Стрит. Шелли во всех смыслах - джентльмен. Он никогда не ходил с Чарли Паркером в отель «Савой».
Тут один из присяжных спросил, был ли известен свидетелю характер статьи «Священник и ученик» в"The Chameleon".
- Мне ничего об этом не было известно, это стало для меня огромным шоком.
Этот ответ странным образом контрастировал с беззаботной легкостью его ответа на тот же вопрос накануне.
Повторное дознание не улучшило положение Оскара. Всё осталось так, как было, и, во всяком случае, у всех остались подозрения.
Сэр Эдвард Кларк объявил, что это - все доказательства обвинения, после чего мистер Карсон встал, чтобы провозгласить вступительную речь от имени защиты. Я дрожал от дурных предчувствий.