5ec443d3c17b46d1a953c709b11fcadd

   Он провел по лбу рукой и посмотрел на серые каменные стены. В душе всколыхнулась старая нелюбовь к родовому замку. Все-таки удивительная штука – жизнь. Думал, никогда больше не вернется в Белвиль, однако из всех мест, куда мог уехать, выбрал именно его – мрачный холодный дом своего прошлoго. Перед глазами неожиданно ярко мелькнуло видение: темнота подвала, дед, держащий на поводке Молнию, тяжесть ритуального ножа и умные синие глаза, глядящие на него преданно и обреченно. Штефан поморщился. Она ведь все понимала, его верная Молния. Знала, что ее ждет,и все равно любила его. И свои руки, обагренные кровью волчицы, он тоже помнил, как и застывшее в неподвижности тело, алые пятна на белоснежной шкуре, пушистый хвост, безжизненно свисающий с каменного стола.

   Штефан нахмурился. С чего это его на воспоминания потянуло? Столько лет прошло, думал, забыл уже, а вот поди ж ты, вернулось, всплыло в памяти, душу всколыхнуло. «Молодец, Штефан, - зазвучал у него внутри голос деда. - Ты с честью выдержал испытание. Посмотри на Молнию и запомни, что любые привязанности делают нас слабыми и беззащитными. Ты должен научиться пресекать их, убивать так же, как убил воспитанную тобой волчицу. Никогда не позволяй чувствам управлять твоими решениями,и не поддавайся эмоциям. Истинным арнам неведомы ни страх, ни боль, ни человеческие слабости, и сегодня ты доказал, что достоин своих предков и сможешь продолжить славный род Кронов». Лорд Вацлав в тот день устроил пир, а он смотрел на огромные куски едва прожаренного мяса и с трудом справлялся с тошңотой. Все ему глаза волчьи мерещились, и рана на шее,из которой ритуальный нож торчал…

   – Ваше сиятельство, дан Кражич спрашивает, карету для миледи закладывать? - ворвался в его мысли голос стражника Ураса, одного из тех, кого Бранко счел нужным оставить.

   – Да, - отвлекшись от воспоминаний, кивнул Штефан. - И проследи, чтобы сундуки леди Берден хорошо закрепили.

   – Слушаюсь, милорд, - бодро ответил Урас и рванул к лестнице, а он дошел до своих покоев и велел слуге подготовить дороҗный костюм и плащ. Зачем откладывать поездку? Проводит Бранимиру и тронется в путь. При хорошей погоде к ночи уже в Стерине будет.

   Штефан обвел взглядом комнату, задержался на портрете, подошел к распахнутому окну и прислушался. Снизу доносились голоса слуг, ржание лошадей, шамкающая речь Микошки и громкий смех младших конюхов. Снова Микош побасенками народ балует.

   Штефан задумалcя. Интересно, сколько же конюху лет? Он помнил его ещё с детства и уже тогда тот казалcя ему старым. Б Микошка всех пережил: и деда его, и отца. И все байками своими перебивается, все-то небылицы выдумывает, прошлое арнов узорами лжи украшает.

   Штефан недовольно поморщился, вернулся к столу, налил в рюмку ратицы, одним махом опрокинул ее и прислушался к себе. Крепкая сливовая настойка прокатилась по венам, разогнала холод, поселившийся внутри, отогнала дурные мысли. И душа согрелась, словно в теплые руки попала.

   Он снова посмотрел на свое изображение, но теперь уже спокойно, без непонятных угрызений совести. Все идет так, как должно. Не стоит ни о чем сожалеть. Привязанности – удел слабых, а он, Штефан, никогда слабаком не был,так что не о чем думать. Осталось только Миру проводить.

   Он решительно вышел из комнаты и спустился вниз, во двор, қуда уже успела сойти Бранимира. Она стояла у кареты и разглядывала фасад Белвиля. Что ему всегда нравилось в бывшей любовнице, так это ее умение ценить свое и чужое время. Вот и сейчас он внутренне порадовался тому, что Бранимира смогла собраться за считанные минуты. Удивительная женщина.

   – На твоем месте я снесла бы этот нелепый замок и построила здесь что-то более гармоничное и изящное, - посмотрев на подошедшего Штефана, сказала Мира.

   – Боюсь, эта идея не понравилась бы моим предкам, – усмехнулся он.

   – Предки... - в голосе Бранимиры послышалось пренебрежение. – Ушедшим нет разницы, что станется после них. Они давно уже уплыли по водам забвения и не помнят ни своего прошлого, ни своих потомков.

   – Арны верят в иное посмертие. Впрочем, не думаю, что тебе это интересно, – ответил Штефан,и увидел, как по лицу Бранимиры пробежала тень.

   Все-таки обиделась. Не смирилась с его отказом. Не привыкла к тому, что кто-то может выскользнуть из-под ее чар.

   – Безоблачной дороги, Мира, - решил он закончить затянувшееся прощание.

   – Береги себя, Штефан, - холoдно улыбнулаcь девушка, опираясь на его руку, чтобы подняться в карету, и ему почудился в ее словах намек.

   – И ты, Мири, – невольно сорвалось с губ то имя, которым он называл ее очень редко, только в самые жаркие и безумные ночи, когда между их телами полыхал пожар. И зеркальная чернота глаз вдруг дрогнула и пошла трещинами, обнажив живые эмоции, плеснулась ему навстречу отчаянным желанием, горечью, обидой и… страхом. Бранимира боялась – за него ли, за себя – он не знал, но ощутил на языке вкус полыни, и ему стало не по себе.

   – Не дай себя убить, любимый, – еле слышно, одними губами, прошептала Бранимира, глядя на него так, словно прощалась навсегда.