5ec443d3c17b46d1a953c709b11fcadd

   – Осуждаешь, – кивнул Дамир. - Праведницей себя считаешь. Ты вся такая невинная страдалица, а мы – так, грязь под ногами? Да только куда тебя твоя праведность привела?

   Пн криво усмехнулся и сунул руки в карманы штанов.

   – А ведь я любил тебя, Элиния. Когда ты в тюрьму попала, места себе не находил, чуть с ума не сошел. И сейчас ведь, как увидел, так в душе все вспыхнуло, хотя столько времени прошло…

   Он покачал головой, и в глазах его мелькнуло сожаление и что-то еще, чего я не смогла понять.

   – Кстати, этой твоей старухи тоже больше нет, - уже другим тоном добавил он. - Померла. Некому больше людям головы дурить. Хоть и говорят, что мертвых только добром поминать нужно, но туда ей и дорога, вместе с ее обережной ересью.

   Я вскинула голову, вглядываясь в повзрослевшее лицо бывшего жениха. Вот, значит, как он запел! Ересь… А ведь когда-то гордился, что я особой магией владею, и перед Паницей заискивал, благословения ее просил.

   – Что? - понял мои мысли Дамир. - Глупый был, верил во всякие бредни.

   Я горько усмехнулась. А теперь, выходит, поумнел? На имперцев работает, новую веру принял… Да, хорошо же мой бывший жених устроился.

   – Вот через этот твой характер поганый у нас и не получилось ничего, – будто услышав мои слова, сказал Дамир. - Как была слишком правильной,так и осталась.

   Я не отреагировала на его речи. Подняла взгляд и попыталась знаками выяснить, что с матушкой случилось.

   – Когда ты сбежала, ее дознаватели допросами замучили, все выясняли, кто тебе помог. Вот она и не выдержaла, после очередного вызова в Тэрн слегла, да так больше и не встала.

   Я сжала кулаки, пытаясь сдержать накатившую боль. Бедная маменька! Это я в ее смерти виновата. Из-за меня она с жизнью рассталась раньше срока…

   – Дом, как видишь, мне достался, по–родственному, – хмуро добавил Дамир. – Надеюсь, у тебя хватит ума не пытаться его вернуть? Твое дело так и не закрыли, стоит тебе появиться в Совете, как первый же стражник дознавателям сдаст.

   Это я и без кузена знала. Права Дамира можно было бы опротестовать в суде, но соваться туда бессмысленно. Старое здание городского сoвета напрямую соединено с Тэрном – главнoй краверской тюрьмой. Б там для меня завсегда местечко найдут, можно даже не сомневаться.

   – Вот видишь,ты сама все понимаешь, – кивнул Дамир. Глаза его нехорошо блеснули. – Веди себя тихо, - усмехнулся он и вышел из комнаты, оставив меня одну, а я проводила его взглядом, медленно подошла к письменному столу и провела рукой по деревянной столешнице.

   Когда-то этот стол стоял в просторном кабинете нашего прежнего особняка. Я словно воочию увидела сосредоточенного отца, разбирающего бумаги, его красивое лицо и длинные темные волосы, небрежно стянутые в хвост, ощутила крепкий аромат краденского табака и услышала солидный бой огромных напольных часов, что стояли в простенке между окнами. Когда мы с матушкой переезжали, часы пришлось оставить, потому что в новом доме для них было слишком мало места. А папенька их любил. Помню, когда я была совсем маленькой, он часто брал меня на руки, останавливался напротив большого, украшенного золочеными фигурками циферблата,и вполголоса напевал колыбельную. Б часы степенно басили, вплетая свой мягкий бой в слова немудреной песенки. Потом папенька относил меня детскую, к няне,и вскоре туда приходила матушка, чтобы поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Я словно вживую ощутила прикосновения ее теплых рук, увидела склоненную надо мной фигуру, и даже золотую подвеску разглядела, в виде маленькой птички. Душа плакала, а слез не было.

   Я гладила блестящую столешницу, вспоминала прошлое, нашу спокойную жизнь, наполненную тихими радостями и тысячей мелочей, которые есть в жизни каждой счастливой cемьи. Если бы папенька не связался с лордом Керли… Если бы он сумел удержаться от денежных спекуляций и карточной игры...

   Взгляд неожиданно упал на один из ящиков. Тот был закрыт неплотно, и я, повинуясь неясному желанию, открыла его и заглянула внутрь. Какие-то бумаги, несколько перьев, связка писем – обычные, ничего не значащие вещи. И вдруг внезапно пришло воспоминание, как матушка отодвигает одну из планок стола и кладет в появившееся углубление старый родовой перстень, что в ее семье из поколения в поколение передавался.

   Почти ни на что не надеясь, я нащупала нужную дощечку, нажала на нее,и та легко сдвинулась с места. А под ней тускло блеснул красный, как кровь, рубин. И чем больше я на него смотрела,тем ярче он становился, наливаясь алым светом, почему-то напомнившем мне о Штефане…

   Я cжала пальцами холодный ободок, скрывая разгорающееся пламя, и вздохнула, а потом сунула кольцо за корсаж, в пришитый изнутри кармашек, заговоренный обережным oрнаментом. Такая вышивка отводила взгляд, не позволяя посторонним увидеть то, что не предназначено для чужих глаз. Только самые близкие могли спрятанное обнаружить.

   На душе стало чуточку легче. Нет, я не смирилась с мыслью о матушкиной смерти, просто сейчас, когда рядом с сердцем было ее кольцо, глухое отчаяние отступило. Словно бы сама мама обняла меня и коснулась губами моего лба.