<4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

носителей это позволяли. Затем так же вместе сходили на молитву… Сказать, что мы не

нервничали, я не могу. За себя, по крайней мере, могу сказать однозначно. Но волнение,

обычно присущее человеческой природе в такие моменты, у меня пересиливалось грузом

ответственности за всю операцию. За действия моих торпедных катеров и их команд. В то

утро я молился столь истово, как никогда до, и никогда после того памятного дня. Я просил у

Бога не за себя. А за всех тех, кого мне суждено было повести к Сасебо…

И вот наше время пришло. Команды катеров построены на спардеках лежащих в дрейфе

крейсеров. Сами «каэлки» вывешены за борт. Низкое, начинающее заметно бледнеть небо.

Вокруг, в предутренней мгле едва угадываются темные массы островов: почти на траверзах

«Океана» - Митикошима и Икушима. Впереди Матсушима. Там, за ним, берег Кюсю, который

выведет катера прямо к горлу залива, в глубине которого наша цель – Сасебо. Контр-адмирал

Егорьев, пройдя перед нашим коротким строем, остановился… До сего дня помню я

сказанные Евгением Робертовичем совсем не казенные слова.

- Дорогие мои… Напутствуя Вас сегодня, в успехе дела уверен абсолютно! И вы, и ваша

техника готовы для него вполне. Об одном жалею. Что стою сейчас перед вами вместо

Степана Осиповича. Как много сил и души отдал он для того, чтобы день этот пришел. Так

пусть же ваша храбрость и ваша слава будут самой целебной повязкой на его тяжкие раны!

Пришла наша пора поквитаться за позор первой военной ночи Артура! Добейте супостата в

его логове! С Богом! Вперед, тихоокеанцы! В добрый час…

Короткое, мощное «Ура»! Подаю команду… И вот мы уже на борту нашего

«Нольседьмого». Вывалены до упора шлюпбалки. Под отдаляющееся урчание мощных

лебедок приближается снизу холодное влажное дыхание моря. Мимо лица ползут вверх ряды

заклепок крейсерского борта. Тускло поблескивают позади рубки гладкие тела мин Уайтхеда.

Лица у всех вокруг серьезны и сосредоточены. Негромко, на холостых, рокочут прогретые

моторы. Шлепок первой волны снизу. Катер ощутимо качнуло. И вот тали отданы.

Отваливаем. Сверху, перегнувшись через фальшборт и леера, высунувшись по пояс из

иллюминаторов, товарищи наши машут руками, бескозырками, желают удачи... Выхлоп в

воду. Скорость 10 узлов…

Через несколько минут деловито урча моторами, наши катера в трех компактных

колоннах уже идут к мысу Ничисоноги. Мой «Нольседьмой» в голове правой. От этого мыса

нам предстоит идти по постепенно сужающемуся с трех до одной мили проходу, имея слева

острова архипелага Митикошима, а справа возвышенное побережье Кюсю.

Между тем, рассвет уже вступает в свои права, над морем висит не плотная, сырая

предутренняя дымка. Видно как сзади начинают разворачиваться, дав ход, егорьевские

«рысаки». На приближающейся к нам суше пока рассмотреть ничего не возможно. Не видно

ни единого огонька. Слегка покачивает. Но, в общем, погода как по заказу. Даже невольно

кажется, что мы снова у Бьерке.

Теперь самое время рассказать о том, почему в атаку были наряжены 28 катеров, а не все

30, что мы имели. И куда так заторопились наши крейсера. Дело в том, что на два последних

катера типа КЛ, оставшихся сейчас на борту «Риона», было возложено участие в особой

миссии. По имеющимся у нас сведениям вход в залив, имевший в ширину семь кабельтов в

узкости, именно там и был перегорожен плавучим боном, имевшим входные ворота для

пропуска судов и кораблей. Подробностей его устройства и то, в какой именно его части

устроены ворота, мы не знали. Проломить его было не под силу даже миноносцам, тем более

катерам. Поэтому для возможности наших успешных действий в заливе, препятствие это

должно было быть предварительно разрушено.

Именно поэтому в состав нашего отряда входили два брандера-прорывателя из числа

конфискованных по решению Владивостокского призового суда пароходов-контрабандистов.

Оба они имели тоннаж в пределах четырех-пяти тысяч тонн и достаточно мощную машину,

позволявшую им легко поддерживать 14 узлов. Для исполнения задуманного вполне должно

было хватить и одного такого корабля. Второй был страховкой. Сама же задумка была проста

и логична: брандер должен был протаранить бон в проливе. Желательно в самом слабом его

месте – в воротах.

С учетом того, что их обычно охраняет брандвахта, а возможно и один два миноносца,

на эти пароходы поставили по две автоматических полуторадюймовых пушки системы

Максима, столь неплохо зарекомендовавших себя у Осаки. Трюмы пароходов были забиты

пустыми бочками и тюками с хлопком, что должно было дать им возможность подольше

продержаться на воде. Борта вдоль котлов и машины были блиндированы от осколков и

мелких снарядов увязанными в три ряда бревнами, а командирский мостик даже котельным

железом и матросскими койками.