400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

Да, можно напоминать обществу, что его так называемые положительные ценности коренятся в христианстве, в том, что принесло в этот мир ветхозаветное и новозаветное Откровение. Напоминать, что непреходящие понятия религиозны по своей природе и что существует определенного рода этический, социальный и религиозный минимум, который может поддерживать «сносное» существование людей, уберегая их от ада на земле. Однако я здесь не слишком оптимистичен, ведь, как известно, закон — что дышло, куда повернешь, то и вышло. Хотя декларация не обладает конституционным статусом и не является руководящим документом для национального законодательства, но одно дело, когда в ее общие формулировки вкладывается смысл, восходящий к библейскому тексту, а другое дело, когда тут же оправдывается право на эвтаназию или аборты. Мы, как христиане, не должны забывать, что призваны к большему, и, видя некоторые позитивные начала в Декларации, не должны считать их достаточными.

Как вам кажется, история о милосердном самарянине могла бы быть примером той человечности, к которой призывает Декларация: увидеть в каждом прежде всего человека, а не расу, пол, гражданство, вероисповедание? Не состоит ли в этом служебная роль Декларации, которая, по определению, не должна говорить о вещах вечных и возвышенных, а, подобно многим законодательным документам, призвана способствовать уменьшению несправедливости в нашей жизни?

В этом-то и состоит опасность абсолютизации человечности как таковой. Церковь не может отречься от своего призвания напоминать человеку, что ценности этого земного мира не есть конечный критерий его бытия, что сами по себе они не хороши и не плохи и могут как вести к благу, так и удалять от него. Притча о милосердном самарянине учит нас определенного рода системе координат: в своей жизни мы должны исходить не из того, кто ближний нам, а из того, кому мы можем оказаться ближними. Она говорит о человеке не как о субъекте прав, а как об имеющем обязанности в этом мире. Я не уверен, что эта идея вполне заложена в Декларации. Притча учит милосердию к врагу, оказавшемуся в бедствии. Но из нее никак нельзя сделать того вывода, который иной раз делается при либерально-демократическом понимании прав человека, когда даже напоминание ему о том, что он пребывает в пагубном духовно-нравственном состоянии, становится неприемлемым и недопустимым. Западное общество в значительной степени идет по этому пути. Там Церковь, как правило, может участвовать в действительно насущной социально-общественной работе, всячески поддерживать больных, скажем, СПИДом или другими тяжкими заболеваниями, но там недопустимо сказать человеку: «Мы скорбим с тобой и не оставим тебя до конца, но болезнь твоя — плод греха, и главное, что ты сможешь сделать в отпущенное тебе Господом время, — осознать губительность такого пути и раскаяться в нем». И с каждым годом это становится все более и более невозможным. И в этом тоже опасность подобного понимания прав человека.

Может ли эта Декларация оказаться полезной в том смысле, что признание правомерности существования и свободного распространения разного рода воззрений позволяет рассчитывать на то, что и воззрениям церковным также не будет чиниться препятствий?

Теоретически да. Однако на деле не вижу данных, явно свидетельствующих о таком понимании, казалось бы, основополагающих положений Декларации. Может быть, оно и есть, но вряд ли является преобладающим.

Как Церковь относится к геноциду евреев во время второй мировой войны?