400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

За высшие церковные круги отвечать не могу, но от своего имени выскажу следующее. Во-первых, никогда Церковь не смотрела на покойного отца Александра как на человека отверженного и ей вполне чуждого, каковыми являются еретики. Таковые подлежат церковному отлучению и с ними нет никакого молитвенного общения. А об упокоении души отца Александра молятся многие люди. И нам, конечно, следует понимать, что в рассуждение о жизни почившего священника не полезно входить хотя бы потому, что он уже предстоит перед тем Судией, суд Которого выше наших человеческих рассуждений. И здесь можно делать только одно: молиться об упокоении его души, и это в любом случае будет благом. Скажу лишь, что отец Александр много трудился и многим людям помог преодолеть их материалистические предрассудки и атеистические предубеждения. Что же касается его богословского или публицистического наследия — а он был больше публицистом, чем богословом, - то здесь следует трезво понимать: в книгах отца Александра Меня строго церковное учение сочетается с частными взглядами, которые Церковь не разделяет. И так как не просто понять, где учит вся Православная Церковь, а где, противореча святым отцам, учит протоиерей Александр Мень, или Эммануил Светлов, как он подписывал некоторые из своих произведений, то в этом смысле рекомендовать его книги новоначальным я бы не решился хотя бы потому, что они могут соблазниться, приняв за учение церковное то, что таковым не является. И прежде всего это касается отношения отца Александра Меня к экуменизму. Ведь в жизни нашей Церкви, с одной стороны, был экуменизм официальный, вынужденный, принятый ради сохранения Церкви в условиях атеистического государства, в условиях давления на нее, а с другой стороны - экуменизм энтузиастов, которые действительно верили если не в скорое соединение всех религий, то в соединение всех христианских конфессий и говорили едва ли не о равноспасительности, равночестности главных мировых религий. Отец Александр Мень был склонен сводить все различия между конфессиями к тем или иным историко-культурным предпосылкам, зависимостям и т. д. И, конечно же, этот взгляд, который прослеживается во многих его книгах, совершенно не святоотеческого духа. Так же и понятие о Православии как о Единой Церкви Христа Спасителя, то есть о Святой, Соборной и Апостольской Церкви, которую врата ада не одолеют (Мф. 16, 18), не очень-то вычитывается из его произведений. И в этом смысле они могут вести к размыванию здравого церковного сознания, чего, естественно, следует опасаться.

Как следует оценивать попытки некоторых церковных деятелей популяризировать Православие, при этом сглаживающих принципиальность православных позиций и вступающих в заведомые компромиссы с современным обществом?

Критически оценивать такое «розовое христианство», в котором забывается основополагающая истина, что никто не может служить двум господам (Мф. 6, 24) и что христианин — все равно иной по отношению к миру. Инаковость, неотмирность, неприятие духа века сего неизбежны для истинно верующего. Если этого нет, стоит ли вообще играться в христианство: постоять в церкви на Пасху, подписать какие-то воззвания или с друзьями о чем-то псевдодуховном порассуждать? И если проповедью «задушевного», размытого христианства провоцируется подобного рода сознание, то, конечно, такие проповедники понесут свою ответственность. Впрочем, нужно помнить и слова апостола Павла: Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22).

Почему православные священники крайне редко выступают на телевидении и почему практически нет серьезных религиозных передач?

Правда ваша. В основном религиозный сектор на ТВ представлен кем угодно, только не православными. И это объясняется не одними финансовыми причинами, которые, конечно, тоже есть, но и определенной тенденцией религиозной политики государственной власти, и в особенности так называемой «четвертой власти», то есть средств массовой информации. На самом деле, хотя в этом сейчас часто упрекают наше священноначалие, никакого нового реального воцерковления центральной власти и тем более прессы нет. Скорее, напротив, есть довольно отчетливое отталкивание людей либерально-демократической направленности от ценностей, провозглашаемых Православной Церковью, что, в общем, вполне понятно. Ведь Церковь утверждает абсолютность той истины, о которой она свидетельствует, в то время как кардинальный постулат либерально-демократического сознания заключается в относительности любых утверждений: можно стоять на своем, но нельзя настаивать на том, что это истина. С такого рода мировоззрением благовестие Православия органически не совпадает.