Несомненно, можно и нужно свидетельствовать внешнему миру о христианском понимании гражданских свобод. Однако не будем питать иллюзий и особенных надежд на то, что бесконечно секуляризованный мир прислушается к голосу Церкви. Вспомним хотя бы о том, с какими сложностями обсуждался закон о свободе совести и религиозных организациях, или о том, что голоса Патриарха оказалось недостаточно, чтобы убедить частный телеканал не показывать кощунственный фильм «Искушение Христа». Безусловно, необходимо напоминать миру о том, что подлинное достоинство человека раскрывается в ту меру, в какую явным в нем становятся образ и подобие Божие, а гражданское общество постольку хорошо, поскольку является отдаленным образом Царствия Небесного, но надеяться, что это напоминание будет услышано, особо не приходится.
С чем связано то, что христианская пресса на Западе не в пример более активно обсуждает правовые вопросы, а наша православная пресса практически не уделяет внимания подобным проблемам? Только в 70-х годах в «Богословских трудах» обсуждались самые общие вопросы справедливости, да и то в рамках богословских собеседований с протестантами.
Обсуждение этих вопросов с западными христианами происходило в те годы по той причине, что тогда вопросы справедливости в нашем обществе считались решенными окончательно и не допускалось никакого неподцензурного их обсуждения в официально разрешенной печати. Так что такие двусторонние диалоги давали Православной Церкви возможность для формулирования своей позиции по данным вопросам, хотя и в несколько прикровенной форме. Нельзя не согласиться и с тем, что в западном христианском мире за последние сто с небольшим лет сформировались определенные для каждой конфессии социальные доктрины. В нынешней ситуации представляется необходимым формулирование такой доктрины и для нашей Церкви. Что понятно, ведь люди хотят услышать определенное церковное мнение по поводу разных социальных проблем. Священноначалие неоднократно высказывалось по наиболее болевым вопросам российской действительности - от трагедии 1993 года до чеченского конфликта. Решением Священного Синода сформирована специальная рабочая группа по выработке концепции церковного понимания межгосударственных отношений. Ею рассматривается также целый комплекс вопросов: правовые отношения, мера участия Церкви в социально-общественной жизни. На прошедшем Архиерейском Соборе ею были предложены, а Собором были приняты «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви».
Имеются ли хотя бы в ряде случаев совпадения позиции Церкви с позициями правозащитных организаций?
Я боюсь, что нынешние правозащитные движения, по своей идеологии почти исключительно леволиберальные, подходят к той же проблеме свободы совести с иных позиций, чем представители нашей Церкви или других религиозных конфессий. Светские правозащитники отстаивают свободу деятельности даже тоталитарных сект, некоторым из которых свойственны человеконенавистничество или сатанизм. В последние десятилетия советской власти в правозащитном движении участвовали люди, руководимые несхожими интересами, с противоположными мировоззрениями. Они объективно противостояли тоталитарному режиму и на какой-то определенный период оказались союзниками. Но представить себе, что сейчас отец Дмитрий Дудко и бывший священник Глеб Якунин могут вновь стать едиными в деле защиты прав верующих, что имело место в конце 70-х, — решительно невозможно, равно как и представить сотрудничество Александра Солженицына и Сергея Ковалева.
Быть может, имеет смысл не только говорить о Декларации прав человека как о культурном продукте секуляризированного общества, но и выделить в ней те евангельские мотивы, которые нашли там свое отражение?