400 дней угнетения

Следующий вагон был практически пуст, и я сидела одна сзади, ожидая конца поездки. Я позвонила еще по двум объявлениям о работе в районе Беркли, пока была в поезде. Одно было для воспитателя в университете, а другое - для репетитора. Наконец поезд остановился на станции “Беркли”. Я встала и вышла из вагонa, когда другие бросились вперед. Женщина с коротко подстриженными волосами, в черной кожаной мотоциклетной курткe и c татуировкой «SAN FRANCISCO» на шее, большими готическими буквами, улыбнулась мне и сказала:

- Крутая татуировка!

Затем выражение недоумения появилось на ее лице, и она продолжала смотреть на рисунки, нарисованные на моей коже, без сомнения, увидев слова в первый раз. Я поблагодарила ее и поспешила пройти.

Я вызвала такси, дала водителю адрес и опустилась на заднее сиденье, скрывая свое лицо и пытаясь избежать зрительного контакта с водителем, или сделать что-нибудь еще, что могло бы стимулировать разговор. Это было напрасное усилие.

- Что это у тебя на лице? - спросил водитель.

Это был молодой нигерийский мужчина с сильным акцентом. Я не подняла глаза, чтобы прочитать его имя на приборной панели его машины. Я не хотела, чтобы он видел мое лицо.

Он смотрел на меня в зеркало заднего вида. Я отвела взгляд.

- Пожалуйста, следите за дорогой, - ответила я, и мы проехали остаток пути в тишине.

Дом находился в Беркли-Хиллз, одном из самых дорогих районов в районе залива, сравнимым с Пасифик-Хайтс в Сан-Франциско или «Особенным Белым», как называл его Кеньятта. Таксист высадил меня перед огромным викторианским домом с большими колоннами и крыльцом, размером с мою последнюю квартиру. Я подошла к крыльцу на дрожащих ногах.

Дверной звонок прозвучал как гонг. Вся влага на моем теле, казалось, удвоилась, пока я ждала ответа. Дверь широко распахнулась, и элегантная женщина лет сорока, одетая в брючный костюм от “Шанель”, стояла в дверном проеме, широко улыбаясь в знак приветствия. Улыбка быстро сползла с ее лица, и вся радость исчезла из глаз.

- Могу я вам помочь?

- Здравствуйте, я - Наташа Талуса. Я звонила по поводу работы.

Я протянула руку, и женщина посмотрела на нее так, словно она всплыла из унитаза.

- Извините, должность занята, - сказала она и закрыла дверь, оставив меня стоять на переднем крыльце с протянутой рукой, на лице у меня все еще была фальшивая улыбка.

Я повернулась и спустилась с крыльца, рыдая. Я понятия не имела, что буду делать дальше.

Я провалила две другие работы с похожими результатами. В университете женщина, проводившая собеседование, начала смеяться, увидев меня.

- Ты, что, издеваешься надо мной? Кто-то подговорил тебя на это?

- Нет, мэм, я…

- Это ведь шутка, да? Кто тебя на это подговорил? Одна из девушек?

- Нет, мэм. У меня есть степень в области детского образования. У меня есть степень по английскому языку. Я работала в школьном округе Сан-Франциско пять лет…

- Стоп. Позволь мне остановить тебя. Дорогая, я не могу нанять женщину с татуировками на лице, независимо от того, сколько у вас степеней. Извини, но ты просто не можешь учить детей с помощью «Вора», «Наркоманки», «Преступницы» и… там написано «Шлюха»? Это просто невозможно.

- Я понимаю. Спасибо, что уделили мне время.

Я вышла, чувствуя себя ниже, чем когда бы то ни было, в любое другое время эксперимента. На этот раз препятствие, которое Кеньятта поставил передо мной, было непреодолимым. Я ехала на поезде БАРТ домой в слезах. Что, черт возьми, я собиралась делать? Кеньятта хотел, чтобы я покинула его дом через двадцать четыре часа.

Я вернулась в дом Кеньятты через десять часов после того, как уехала тем утром. Кеньятта был там, ожидая меня, как и Анжела.

- Как прошло?

- Это невозможно! Никто меня такую не наймет. Я не могу устроиться на работу. Так как же мне арендовать квартиру?

Кеньятта наклонился вперед и погладил меня по волосам, затем положил руку мне на щеку.

- Тогда делай то, что делали до тебя десятки тысяч освобожденных рабов. Возвращайся на плантацию.

XIX.

На следующее утро я решила попробовать еще раз. На этот раз я понизила свои ожидания. Теперь я могла устроиться на работу официанткой и всегда могла продолжать искать более высокооплачиваемую работу, которая бы соответствовала моему образованию, пока я работала.

Я сидела за кухонным столом с Кеньяттой и Анжелой. Вчера вечером я снова спала в сарае, снова отправленная в рабские помещения, пока Анжела наслаждалась всеми домашними удобствами. После моих трудных поисков работы это второе оскорбление и мысль о том, что Кеньятта, возможно, трахал ее, было слишком тяжелым, чтобы это принять. Я была спокойна, когда ела яйца с беконом, кипя в безмолвной ярости. Кеньятта снова и снова пытался втянуть меня в разговор.

- Это твой последний день. Что ты решила сделать? Возвращаешься на плантацию или снова попытаешься найти работу?

Я не ответила, даже не подняла глаза от тарелки.

- Ты слышишь меня?

Я кивнула.

- Так что?

- Я не собираюсь возвращаться.

Я все еще не смотрела на него.

- Что ж, удачи тебе в поисках квартиры.