40 часов в Аду (СИ)

— Иди с ними. Там безопасно. Военные не знают о твоей природе и не навредят тебе. Когда муссон немного успокоится, я сразу приплыву, не волнуйся, — Парна не даёт ответить грустной папуаске, ставшей не то подругой, не то кем-то ближе, целует в щёку и нежно обнимает. Йерема всё равно не находит сил вымолвить и слово. Покорно поддаётся и следует к лодке, уже обращённой к неспокойному морю стараниями Вевакских полицейских и подсаживается к двум другим пассажирам.

— Мне приходилось управлять такой, — успокаивает она взволнованную Сянь Мэй, силы которой иссякают из-за долгих попыток остановить кровотечение, и заводит мотор, негромким рёвом сопровождающий их на пути к военным, медикам, а значит, и спасению.

В области раны образуется вихрь: он крутит, саднит и горчит, игнорирует мои мольбы прекратить, гонит кровь наружу, освобождает место для смерти. Мэй застревает перед взором: со всей силы прикладывает руками к огнестрельной жуткой на вид — я смотрел — дыре в животе какие-то тонкие салфетки, не унимается, постоянно вторит одно и то же, непонятное и тем самым пугающее:

— Тромбёбразование не наступает, плёхая свёртываемость, травматический отёк затянулся… — старается шептать она, но у паники свой минимум громкости.

От неё уже воротит, мне хочется видеть Парну, если это мои последние мгновения. Я хочу ощущать рядом человека, который на время заставил почувствовать не таким куском говна, каким всегда был, а мужчиной — желанным и привлекательным.

Подарки от врагов опасны — приходит ко мне запоздалая мысль, имеющая к реальности самое прямое отношение. Кевин привёзнас сюда, в Вевак, — тоже кстати, тот ещё пример благодетели! — косвенносвёл нас вместе, косвенновёл к такому исходу, в котором я рискну всем ради этого подарка… Интересно, почему она сделала для меня исключение? Я не был в её вкусе: староват, нагловат, надменен, имею преступное прошлое, задирист и своенравен. Она всё разузнала обо мне за короткое знакомство и однозначно бы никогда не завела отношения теплее ледяных с подобными типами: за карьеру насмотрелась на засранцев вдоволь, чтобы впредь приглядываться только к особам женского пола или какими-нибудь церковным святошам. По крайней мере, мне так показалось из её отнюдь не восторженных откликов о крутящихся рядом воздыхателях. Я влюбился в самую «шипастую чёрную розу».

Ответ приходит спустя время. Ей нравилось моё внимание, попытки ухаживания, приставания — по началу. То, что я ей интересовался, хотел — и не только поцеловать, — мечтал о ней. С моей стороны всё было настолько неприкрыто, что её это забавляло. Возможно, она не дала мне шанс, не проявила ответную симпатию, а использовала, как делаетэто уверенная в себе девушка, и, думаю, однозначно не почувствует никакой вины. Жар порождает череду бредовых предположений. В худшие моменты моей жизни она до сих пор наводняет разум, отравляет его своим присутствием, смеётся надо мной и вытирает ноги. Она поселяется во мне, терзает и рвёт, как эта рана. Физическая и моральная боль соприкасаются, объединяются. Посреди моря, под холодным дождём, я горю. Мне видятся образы. Не явные, не существующие, но такие реальные, осязаемые и желанные.

Ночью, близ Бриллиантовых бунгало, я сижу на помосте свесив ноги и наблюдаю, как в воде подо мной плещется Парна. Смывае пот, грязь и чужую кровь. Она вызывающе голая, пленительная.

Волны врезаются в борт катера, качка усиливается, и в рану будто попадает ещё одна пуля, вулкан боли извергается, заливая жаром тело.

В оранжевом закате на лодке мы плывём через густые джунгли, но мотор глохнет, оставляя нас в неловком положении наедине друг с другом, посреди неширокой грязной реки. Парна быстро смекает чем стоит заняться, медленно снимая платье.

Новая порция тряпок и ободряющих криков: «держись, мы спасём тебя, ты справишься». В разном порядке, и разной громкости от одного и того же человека. Только проклятая Йерема молчит, ради которой мы через столько прошли, сидит на отдалении, испуганная. Ненавидеть не хватает сил, глаза застилает новое видение, заставив потянуть лёгкую улыбку.

Я моюсь перед раковиной в просторной комнате общественного туалета с оголённым торсом. Благодаря зажжёным восковым свечам я вижу своё отражение, а значит и раны с грязью, полученные в многочисленных схватках с заражёнными. Где-то сбоку резко открывается дверь (скорее всего, в фантазии вмешивается скрип катера), она сбивает с толку, и от испуга я роняю мочалку. Парна неслышно подходит, поднимает её и проводит ею по моей груди, игриво выжав оставшуюся воду в оттопыренные пальцем шорты. Я мгновенно возбуждаюсь.

Становится трудно держать себя в сознании, хочется спать, хочется ощущения мягкой постели и тепла одеяла. Крики мешают сосредоточиться.

Она стягивает меня снизу за ногу к себе. Я падаю и барахтаюсь в воде, кашляю, а она заливается смехом. Я с силой обнимаю её и жадно целую.

После того, как она освобождается от нижнего белья и выкидывает в речку, начинает неспешно раздевать меня. Мне холодно, но не подаю виду.