40 часов в Аду (СИ)

— Мне кажется, вы уже выяснили это. Не понимаю вопроса. Можно конкретнее?

— Кто ты в своей «банде»? — Харон улыбается краями губ, реагируя на такое грубое и эмотивное обозначение Организации. — Пешка или среди генералов? — издевательски спрашивает Сэмюэль.

— Для чего это вам?

— Хочется узнать. Перед смертью.

— Не стал бы пророчить вам именно такой безрадостный финал, но…

— Твоей смертью, хреносос, — затыкает его Сэм, и безэмоциональное лицо, на котором ещё ни разу не дрогнул ни один мускул, вдруг оживает. Кевина одолевают сомнения, что с миротворческой миссией он скорее всего не справится.

Очередной конфронтации, в которой агент Организации пока не отмечает положительных сдвигов в сторону установления хотя бы нейтральных отношений, судьбой было уготовано прерваться. Два знакомых голоса зовут его:

— Кароно! — раздаётся странное произношение прозвища. — Где вы? — интуитивно понятный большинству язык. Эсперанто.

И хотя он не намерен убивать нас, — за что огромно признателен его глупой привязанности неким идеалам — я, да и наверняка мои друзья, не питают иллюзий насчёт прибывающих парней. Кевин может оказаться прав. Грядёт перестрелка, в который мы явно уступим победителям.

— Я здесь! В хижине! — незамедлительно отвечает обрадовавшийся злоумышленник, готовый к очередному побегу с острова, шагает вперёд и отпускает заложницу, чтобы крикнуть в открытый проём: — Будьте осторожны! Я не один!

Вот он раскрывается. Надо действовать. «Чёртовы мячики» могут ещё спасти положение. Но сперва нужно отвлечь его внимание. На Парну в проходе! Как я могу добиться этого? Сказать что-то? Что-нибудь броское? Бредовое, глупое? Яркое и претенциозное. Любое, что поможет выиграть несколько секунд.

— Парна…вполголоса зову я. — Я люблю тебя, — дыхание сбивается и получается так же неправдоподобно, как и у подростка, впервые признающегося в чувствах. Эти слова способны пробудить в ней реакцию, верно?

Харон скептично щурится, но внимание переключает. Быстрее его, впрочем, переключается Сэмюэль, который непонимающе мотает головой то в сторону Логана, то в сторону смутившейся Парны. Сянь Мэй шумно вдыхает и сводит брови вместе то ли в порицании, то ли в предчувствии чего-то нехорошего. Звезда упоминания застыла, как лёд в морозилке. Никого не покидает ощущение, будто напряжённая ситуация вот-вот разрешится.

И если так случилось, что я не настоящий герой сего романа, настаёт момент претендовать на его роль, совершив смелый и самоубийственный поступок. Рядом три мячика. Три попытки попасть в руку негодяя, в идеале лишив его оружия. Но времени лишь на одну. Босой ногой сделать это вполне просто, учитывая имеющийся опыт не только в соккере[5], но и в пляжном футболе. Вступлению в большую лигу американского футбола предшествовали несколько лет жестоких поединков с шарообразным мячом. Красивая мордашка и множественные нарушения в играх — крайне выгодное сочетание для спортивных агентов и тренеров, втянувших меня в спорт, приравненный к статусу религии. Переучиваться было сложновато, но я справился, сохранив прошлые навыки, предоставившие возможность забраться на вершину горы славы и воткнуть флаг со своим именем. Время, полагаю, ворошить старую память неподходящее, но необходимое для воодушевления, самоконтроля и повышения уверенности в себе. Я чего-то стою.

Стопой правой ноги нащупываю мяч и замахиваюсь для удара. Если траектория пройдёт снизу-вверх в его протянутую дрожащую руку, то никто из друзей не пострадает в случае чего. Я всем своим естеством рассчитываю на это. Глубокий выдох. Поехали. Результат дела оправдывает средства, которыми достигается.

— Вы что, решили попроща… — пресекается предположение Харона, когда мячик точно попадает ему в левую руку. Её выворачивает в сторону, палец не выскальзывает со спусковой дуги, но далее происходит то, что Логан точно в своих мыслях не предусматривал. Мужчина, множество сотен раз — если подсчитывать жертв вируса — доказавший, что он убийца, со стиснутыми от злости зубами в мгновение возвращает пистолет и нажимает на спусковой крючок. Курок бьёт по ударнику, накаливает капсюль патрона, и происходит воспламенение порохового заряда. Звучит выстрел. Затвор от газов отводится назад, и гильза покидает дуло. Пуля летит прямо в человека, стоящего перед шкафом. Женский «ах» тонет в грохоте работы смертельного оружия.

Если бы меня спросили, что ощущает человек, когда в него стреляют, я бы ответил — ничего приятного. Нечто раскалённое и мелкое вонзается под правое ребро и отдаётся резью. Сперва не понимаешь даже, что происходит. Ноги не держат и валюсь вниз, ударяясь о всё тот же треклятый стеллаж. Рука, инстинктивно желая дотронуться до раны, ощущает тёплую кровь. И только потом наступает жжение. Огонь, остановить который отчаянно жаждешь больше всех удовольствий мира. Впервые отведя взгляд от серьёзного ранения, смотрю по сторонам, но только один человек замечает моё осложнённое положение, тот, кто роняет скорбную слезу, приговаривающую меня к неизбежному.