40 часов в Аду (СИ)

Леденящее нутро дуло пистолета упёрлось в его затылок и выпустило горячую пулю, не сразу оборвавшую его жизнь, заставив помучиться, задыхаться, кашлять и изливать жидкость цвета спелого граната там же, где некогда в муках погибал и хорошо знакомый ему человек. В застывших с сожалением глазах потухла искра жизни, но тело в прошлом учёного заставит встать «проклятье фараона», чтобы бездумно устраивать панику в складном быте людей и убивать их, оставлять искалеченными на земле с таким же вселенским сожалением в глазах на перекошенных в испуге лицах. Волею нечистой судьбы он станет вестником хаоса, из чего давным-давно и состояла мать-земля. Из чего впоследствии начнёт создаваться мир, способный обрадовать Харона.

Кевин, как почитатель древней истории, быстро дал название этому грозному нейродегенеративному прионному заболеванию по причине его происхождения: «проклятье фараонов», так как он не не тяготел к «Вирусу КВ», прозванному Организацией. Фараоново проклятие постигало всякого, кто прикасался к могилам царских особ и мумиям. Заболевание Папуа Новогвинейских островитян на почве пристрастия к людоедству как нельзя идеально подходило к легенде, отчасти являвшейся правдой и породившей множество слухов, суеверий и примет. Он не сомневался, что и эта мутировавшая болезнь, изъятая из мумий, также станет бессмертной легендой, передающейся из уст в уста. Тем более, что рядом находится живая переносчица, увеличивая многократно его шансы на успех.

Харон, ставший не просто перевозчиком душ в царстве тьмы, а ещё непосредственно несущим смерть, вернулся в лабораторное помещение с прилипшей самовлюблённой улыбкой. Йерема сразу отреагировала на него и отпрянула от истекающего кровью юнца в халате, намереваясь если не ударить убийцу, то точно укусить, потому как допускала, что могла быть опасна для окружающих.

— Не стоит. — Смертоносное лезвие кухонного ножа, уже не раз применённое по его непрямому назначению — убивать — упёрлось в грудину прелестной папуаски. Не рассчитав с нажимом, Кевин увидел, как кожа заалела, обнажая свету опаснейшую болезнь: он повредил естественный барьер. Как её ни называй, от страха всё равно сохло во рту. Угнетающая иммунную систему ВИЧ и практически неуничтожимое размножение в организме прионов, полностью замещающих здоровые белки. В одном женском теле. Смертоносная синергия, многократно снижающая инкубационный период и повышающая патогенность. Можно сказать, совершенная. Капли слюны или крови было достаточно, чтобы в лучшем (читай: трагичном) случае уничтожить население целых города или страны. Нутро его тряслось от страха и обожания близости к такой роковой и между тем чарующей женщины, но старался не подавать виду. Однако задышал только через пару секунд. — Думаешь, чтобы вот так близко контактировать с «живой взрывчаткой», я никак не обезопасился? Я ввёл лекарство, Пандора, ты не сможешь заразить меня. Клянусь водами Стикса, что не наврежу тебе, — искреннее обещание, считавшееся нерушимым для греческих богов, было не оценено несведущей в этом коренной океанийки. — Ты мне необходима, но вот тот паренёк — нет, так что не вынуждай меня причинять ему боль. Повернись.

Девушка поджала губы, отошла на шаг назад и подчинилась. Его способность обмануть была под стать гибкому уму, затрудняя задачу предугадать замыслы. Йерема не стала рисковать. Упорство и самопожертвование Мэй и Парны укрепили её в желании сопереживать и в стремлении спасать как можно большее число людей. А нахождение в лапах тлетворного преступника с «клиническим диагнозом уничтожения мира» урезало её возможности и вынуждало быть у него на поводу, покориться. Противиться человеку с холодным оружием и огнестрелом в руках было, мягко говоря, нерационально, что доказал на своём печальном примере вспыльчивый доктор Реза.

Но ей хотелось дать отпор: его власти, злым умыслам, насильственным действиям. Йерема мысленно набиралась отваги напасть, выбить оружие, ударить посильнее в ненавистное, вечно улыбающееся в извращённых ситуациях, лицо. Не по радостным поводам, не в проявления любви, поддержки или наслаждения. Он улыбался садизму, жестокости, убийствам, шантажу, принуждению, низости. Он заслуживал не просто смерти, а мучений, личной камеры рядом с его кричащими в агонии жертвами среди невыносимых условий, лишённым всего, осознающим крах и истязаемого вечность собственными неправильными поступками.

В конце концов, что этот выродок ей сделает? У неё было неоспоримое преимущество: он не хотел нанести ей вред. Не соврал ли он? Стоит ли угрожать собственной смертью? Что он тогда сделает? Нужна её кровь, поэтому он просто задержится здесь подольше, чтобы собрать её и залить все склянки образцами. Выиграет в любом случае, а она ещё не готова расстаться с жизнью. Предчувствуя, что шанс расквитаться с ним ещё будет.