А как же с прибылями? Это большой и интересный вопрос, и решен он был также в два этапа. В октябре 1955 года, когда предприятие было объявлено государственно-капиталистическим, было произведено первое, сравнительно небольшое изменение: 38 процентов доли капиталиста от суммы прибыли, оставшейся после уплаты налога, выделялись в соотношений с проведенным распределением капиталов: 77 процентов от этой доли оставалось капиталистам, а 23 шли государству. Но с января 1956 года был введен новый порядок: отныне капиталисты получали уже не долю прибыли, а своего рода ренту от первоначально «вложенного» ими капитала. Общая стоимость имущества компании «Новый Шанхай», которой принадлежала и фабрика № 9, была оценена в шестьдесят миллионов юаней, причем стоимость имущества, составлявшего вклад капиталистов, определили в сорок восемь миллионов. И вот на дальнейшее — независимо от того, как пойдут дела компании, — государство обязалось ежегодно выплачивать капиталистам неизменную сумму — пять процентов от стоимости их первоначального вклада, то есть два миллиона четыреста тысяч юаней в год. Эту немалую сумму они и делят между собой.
Означает ли это, по крайней мере, что капиталисты окончательно отстранены от дел фабрики? Конечно, нет! Ведь мне уже объяснили, что капиталисты по-прежнему входят в кабинет директоров фабрики № 9, а главный среди них господин Жун И‑жэнь является руководителем главного управления государственно-капиталистических предприятий; больше того, мне говорили, что даже пост заместителя мэра Шанхая занимает капиталист. За свою работу на руководящих государственных и хозяйственных постах капиталисты получают высокие ставки, вполне обеспечивающие им тот уровень жизни, к которому они привыкли.
После всего того, что я узнал на фабрике № 9, мне захотелось повидаться с живым китайским капиталистом — с самим господином Жун И‑жэнем. Надо было присмотреться к этому человеку.
Мы встретились с ним в «Гостинице для приема иностранцев»: Жун И‑жэнь предпочел нейтральную почву для этой беседы и снял ради такого случая большие, комфортабельно обставленные апартаменты. На стенах висели изящно исполненные традиционные китайские акварели. Мягкая современная мебель располагала к непринужденной беседе. В высоких хрустальных вазах красовались крупные розовые гвоздики. На низком столике благоухал неизменный китайский чай в тонкостенных фарфоровых чашках.
Навстречу мне вышел статный, упитанный, круглолицый, с ямочкой на подбородке, черноглазый сорокалетний господин в светлом тропическом костюме, в изящно скроенной шелковой рубахе с галстуком и черно-белых плетеных туфлях — типичный восточный бизнесмен, какого можно было бы встретить и в Гонконге, и в Бангкоке, и в Сингапуре. На лице Жун И‑жэня были написаны приветливость и внимательность к гостю, но что-то неуловимое выдавало некоторую напряженность и настороженность — то ли то, что он непрерывно курил сигарету за сигаретой, резко стряхивая пепел в хрустальную пепельницу, то ли эта деланная улыбка на его смуглом красивом, с несколькими рябинками лице, то ли эти слишком теплые глаза, в которых временами внезапно проступал лед...
Профессия журналиста часто сталкивала меня с самыми разными и неожиданными людьми, но с капиталистом, который ворочает миллиардами в социалистической стране, мне довелось встретиться впервые, и вначале разговор наш разгорался медленно, словно сырые дрова в печи. Мой собеседник, видимо, также ощущал некоторую необычайность ситуации, и после того, как мы, вроде бы прощупывая друг друга, обменялись вежливыми замечаниями о последствиях недавнего тайфуна, о перспективах выполнения пятилетнего плана, о цветах, о международном положении, он вдруг, глубоко затянувшись ароматичной сигаретой, сказал:
— А что, если я начну с самого начала, — с того, как Чжуны стали капиталистами?..
И он начал долгий и обстоятельный рассказ о том, как изменилась судьба рода Жунов, когда его дед, отставной императорский чиновник, сказал своему сыну — отцу Жун И‑жэня, — желавшему тоже избрать чиновную карьеру: «Мандарином ты все равно не станешь, а мелкий чиновник — это жалкая скотина. Времена меняются, и меняются пути людей. Умные люди сейчас думают не о кисточках и не о бумаге, — они ищут денег и потом вкладывают их в дело, и тогда капитал сам рождает капитал...»
И отец Жун И‑жэня избрал путь, указанный дедом. Он начал с маленького, но верного дела, — в компании с друзьями построил паровую мельницу в городе Уси. Он рассудил хитро: какие бы превратности судьбы ни постигли народ, он все равно будет нуждаться в хлебе. Значит, мельница — самое верное капиталовложение. Время было действительно трудное: Китай только что проиграл войну с Японией и потерял остров Тайвань. Страна обеднела. Но людям нужен был хлеб, и мельница Жунов не стояла без дела. Она молола зерно, и деньги за помол шли в карман хозяина.