26b5465a54f0fb67580165b5a7e11988

запульсировала реальность и снова начали рваться нити, которыми Тарнааль связал ее, – я должен

объяснить тебе...

Но Тарнааль не стал слушать его лживых откровений. Взмахнув клинком, он поразил бога.

И показалось Тарнаалю, будто на миг время застыло, и между мгновением и мгновением

образовалась пустота. Следом за тем время потекло снова, но божества, говорившего с Ангелом-

Стражем, уже здесь не было. Впрочем, оставалось еще то, что можно было бы назвать его

«мистическим телом». Тарнааль знал, что если оставить это в покое, то со временем оно

превратится в могущественного демона или бога какой-либо местности – бога разрушительного, жестокого, злого. Поэтому он отсек ему руки, ноги, голову, разрубил сердцевину и раскидал части

его естества по Нижним Мирам.

И Давим Гэаман видел это духовным зрением и восхвалил Всемогущего за то, что тот

послал своего слугу избавить Вселенную от страшнейшего из демонов. Когда же Давим Гэатман

вернулся в Дамассару, то призвал к себе писцов и учеников, и поведал им эту удивительную

историю, и приказал записать все слова Небесного Стража, чтобы последующие поколения могли

узнать о великих делах, творившихся в прежние времена и о чудесах, совершаемых по воле

Всемогущего Создателя земли и неба.

ТАНЦУЮЩИЙ

(история двадцать третья)

В безымянных землях, в стране, имя которой забыто, в некой деревушке жил молодой

человек по имени Стэфан. Не было он ни уродом, ни дураком, однако закрепилась за ним в

деревне слава как о непутевом чудаке. И нельзя сказать, что это мнение было несправедливым.

Всякую работу, которую поручали ему, делал Стэфан спустя рукава. Принимался он за нее бодро, со рвением, но уже через самое короткое время работа валилась из рук, а мысли его уходили

далеко-далеко. Странные были эти мысли и касались самых различных предметов. Впрочем, было

у них кое-что общее – все они были пустыми, вздорными и относились к предметам, никакого

отношения к реальной жизни не имеющим. Совершенно смехотворные, никчемные, незначимые

вещи волновали Стэфана куда сильнее, чем вещи настоящие и действительно важные. К примеру, он мог всерьез задумываться над тем, каков размер звезд. Известно ведь, что звезды прикреплены

слюной Богини Ночи к небесному своду, однако небесный свод находится от нас на расстоянии, которое хотя и неизвестно нам, но все же достаточно велико. А большие вещи издали кажутся

маленькими. Небо находится выше, чем вершина горы, однако баронский замок, расположенный

на горе, кажется совсем крохотным, если смотреть снизу. Не значит ли это, что звезда, которая с

земли видится крохотной точкой, окажется, если приблизится к ней, огромным шаром из

огненного хрусталя, превосходящим по своим размерам баронский замок или даже гору, на

которой он расположен?

Вот такие вот бредни лезли в голову этому юноше. А ведь, между прочим, если бы он

выкинул эти бредни из головы, мог бы зажить не так уж плохо. Поскольку он был красив собой, некоторые девушки засматривались на Стэфана, но вскоре разочаровывались в нем, поскольку с

таким, как говорится, каши не сваришь. Да и самому Стэфану скучно было с девицами. Скучно

ему было общаться и с юношами своего возраста, и со стариками. Пожалуй, только с детьми

каким-то образом он умел находить общий язык.

Как-то раз он пытался доказать, что вода в том месте, где на нее ложится отражение луны, должна иметь другой вкус, чем во всяком остальном месте. Одно время он любил приходить в

определенное место в лесу и часами мог сидеть там; а если же лесорубы подходили к этому месту

и хотели срубить там несколько деревьев, он с такой яростью набрасывался на них, что его

принимали за умалишенного. Также он утверждал, что все люди равны в том смысле, что жизнь

любого из его односельчан имеет равную ценность с жизнью барона, живущего в высоком замке

на горе. Слезно умоляла его мать не говорить ничего подобного при баронских слугах. Также

часто мог он остановиться и как-то по-иному взглянуть на тот или иной предмет – взглянуть так, как будто видит его впервые. Из глубокой задумчивости можно было вывести его только криком

или пинком.

Меж тем все эти странности, простительные для подростка, но не для взрослого мужчины, тем сильнее раздражали односельчан, чем старше становился Стэфан. Казалось бы, пора бы уже и

за ум взяться, но нет, что ни день – все больше бредней приходило ему в голову. Уже и

уговаривали его, и молча терпели его чудачества, и вразумить пытались, и даже били – все без

толку. Родители уже и отчаялись женить его, потому как ни одна девушка не желала идти за него

замуж. Даже и жрец пытался его образумить – но от того больше худа произошло, чем добра.

Одно время, видя его пытливый ум, стал служитель богов обучать его грамоте и разнообразным