2666

Бар назывался «Желтый соловей», и Арчимбольди тут же бросилось в глаза то, что все парашютисты пришли в кожаных черных куртках, очень похожих на его собственную. Работа состояла в том, чтобы очистить часть вагона от груза американских переносных плиток. Рядом с вагоном, стоявшим на дальних путях, они встретились с американцем, тот сначала потребовал деньги, пересчитав их все до последней купюры, а затем предупредил голосом усталого воспитателя детского сада для дебилов, что можно выгружать только из этого вагона, а из других — нет, и что из этого вагона можно выносить только коробки с надписью «ПП».

Он говорил на английском, и один из парашютистов ответил ему на английском: мол, не беспокойтесь. Потом американец растворился в темноте, и другой парашютист появился из темноты с грузовичком с потушенными фарами, а потом они вскрыли замок на вагоне и принялись за работу. Через час все уже завершилось, и двое парашютистов залезли в кабину, а Арчимбольди и третий парашютист устроились сзади в тесноте за коробками. Ехали они по кружным улицам, иногда даже неосвещенным, а потом наконец добрались до офиса Микки Биттнера в предместье. Там их ждала секретарша с термосом горячего кофе и бутылкой виски. Разгрузив добычу, все поднялись в офис и принялись говорить о генерале Удете. Парашютисты, мешая кофе с виски, стали вспоминать исторические моменты, которые в этом случае были также воспоминаниями о собственной храбрости, сдобренными смешками: мол, я во всем разочаровался, меня не проймешь, не надуришь, я знаю человеческую природу, это беспрерывное столкновение воль, а мои воспоминания об исторических моментах написаны огнем, и они — мое единственное богатство, и вот они стали вспоминать Удета, генерала Удета, аса авиации, покончившего с собой из-за клеветы Геринга.

Арчимбольди особо не знал, кто такой Удет, а спрашивать не стал. Имя было знакомо — и таких имен было в достатке, — но ничего конкретного в памяти не вызывало. Двум парашютистам случилось как-то увидеть Удета, и они его всячески превозносили.

— Один из лучших людей в люфтваффе.

Третий парашютист слушал их и покачивал головой, не слишком-то доверяя тому, что утверждали его товарищи, но в то же время не решаясь вступить с ними в спор, а Арчимбольди слушал все это с испугом: он-то был уверен, что во время Второй мировой войны была куча причин, чтобы самоубиться, но уж точно не из-за сплетен, запущенных таким уродом, как Геринг.

— Значит, этот Удет покончил с собой из-за салонных интриг Геринга? — сказал он. — Значит, этот Удет покончил с собой не из-за лагерей смерти, не из-за резни на фронте и не из-за обращенных в пепел городов, а из-за того, что Геринг заявил, что тот — бестолочь?

Трое парашютистов посмотрели на него так, словно видели в первый раз, однако без излишнего удивления.

— Возможно, Геринг был прав, — сказал Арчимбольди, наливая себе виски и прикрывая ладонью кружку, куда секретарша попыталась плеснуть кофе. — Возможно, этот Удет и впрямь был бестолочью. Возможно, этот Удет на самом деле был клубком раздерганных нервов. Возможно, этот Удет был пидорасом — как и все немцы, которые позволили Гитлеру оттрахать себя в задницу.

— Ты что, австриец? — спросил его один из парашютистов.

— Нет, я немец, как и вы, — ответил Арчимбольди.

Некоторое время парашютисты сидели и молчали, словно бы спрашивая себя: убить этого типа или просто отмутузить? Но Арчимбольди сидел очень уверенный в себе, кидая на них время от времени полные ярости взгляды, в которых читалось что угодно, но только не страх, — и они передумали драться.

— Заплати ему, — сказал один из них секретарше.

Та поднялась, открыла металлический шкаф, в котором стоял маленький сейф. И положила в ладонь Арчимбольди половину его месячной зарплаты в баре на Шпенглерштрассе. Арчимбольди сунул деньги во внутренний карман куртки под нервными взглядами парашютистов (те были уверены, что у него там пистолет или по крайней мере нож), а затем потянулся к бутылке виски и не обнаружил ее на месте. И спросил, где она. Я ее убрала, ответила секретарша, ты уже порядочно выпил, малыш. Слово «малыш» Арчимбольди понравилось, тем не менее он попросил еще выпить.

— Давай, последний глоток — и вали отсюда, у нас еще дела есть, — сказал один из парашютистов.

Арчимбольди кивнул. Секретарша налила в стакан на два пальца виски. Арчимбольди пил долго, смакуя напиток — наверняка тоже контрабандный. Затем поднялся, а двое парашютистов проводили его до двери на улицу. Снаружи было темно, и, хотя он прекрасно знал, куда идет, постоянно попадал ногой то в дырку, то в яму в асфальте — такой уж тут был район.

Два дня спустя Арчимбольди снова заявился в издательство Микки Биттнера, и та же секретарша его узнала и сказала, что они нашли рукопись. Господин Биттнер у себя в кабинете. Секретарша спросила, хочет ли он с ним встретиться.

— Он хочет меня видеть? — спросил Арчимбольди.

— Думаю, да, — ответила секретарша.