25 трупов Страшной общаги

Сосед знал про Пылесосов и, стало быть, знал про Девятерых. Девять голодных ртов одной ненасытной Утробы. Девять кротовых нор, ведущих в одну Черную дыру. Ни Боря, ни восемь его сородичей понятия не имели, где находится Утроба, – знали только, что должны насыщать ее и что связаны между собой через нее, как близнецы. На их веку, в эру Интернета, впервые появился секретный онлайн-клуб Пылесосов. Борю прозвали Ветерок в честь советской модели. Девочку из Таиланда – почему-то Керхер. А тот эксгибиционист из Токио, что не вылезал из грязных бань и любил показывать запоздалым посетителям свой язык, – разумеется, Тошиба. Если узбек знал про Пылесосов – он знал очень много и вряд ли в чем-то ошибался.

У всех в Общаге за окном – что-то свое. У кого-то наверняка океан или, может, лес, а Боре очень нравился Питер, просто по-своему. За Бориным окном вечерело. Горизонт алел, а над Общагой нависла громыхающая черная туча. Краски смешались, комната сделалась грязно-оранжевого цвета. Руины Петербурга снаружи тоже окрасились в гнойные, ржавые, болотные цвета. У подножия руин стоял густой туман, больше похожий на клубы пыли. Даже солнце, красноватое и тусклое, выглядело старше на пару миллиардов лет. Вид этой огромной апокалиптической помойки завораживал Борю и вызывал приятную тревогу, бодрящую предчувствием приключений.

– П-папа д-дома.

Отовсюду на него уставились десятки глаз, видимых и невидимых. Язык от их «взглядов» зачесался. Боря скинул человеческие тряпки и личину, потом заварил чайный пакетик, взял вату и подошел к ширме оливкового цвета. Она была порвана в семи местах, из каждой дырки на него с тоской глядел воспаленный глаз в красных прожилках.

– Ну, с-смотри, Шлюпка, уже п-получше, – сказал Боря, аккуратно промывая каждый глаз заваркой.

Боря никак не мог запомнить японское слово «цукумогами» – получались то «цукоманады», то «цукомоногамы», еще и с запинками. Иногда маленькие духи, как паразиты, заводились в вещах, повидавших некоторое дерьмо, например в орудиях убийства. Духов привлекали трагедии. Добрые и злые, сильные, волшебные… а Шлюпку Боря нашел зимой на помойке возле борделя. В ее сочащихся гноем глазах плескался ужас. Она все время беззвучно плакала мутными слезами. У нее даже не было магических способностей. Запуганное, бесполезное существо, пахнущее потом и плохим алкоголем. Шлюпка страдала одновременно от жары и от холода, умела только подсматривать украдкой и оплакивать увиденное, жалобно хлопая семью глазами.

За спиной включилось древнее радио, набитое железом, с потертой надписью: «Каин-180» на боку.

«…Как… утомле-е-енное… этот день…» – Радио запрыгало со станции на станцию.

Если Боря правильно расшифровал объяснения, в пятидесятых годах Каин упал со стола, убил маленького мальчика и теперь бесконечно раскаивался. Приемник был единственным из питомцев, кто мог кое-как говорить, поведать свою историю. Единственным, кто точно любил Борю и с удовольствием жил в Общаге.

«…Послушаем… послушайте… поставьте… послушаем…»

Закончив ухаживать за Шлюпкой, Боря смахнул метелкой пыль с других своих подопечных. Подобрал с пола ржавый молоток маньяка – тот норовил сбежать, но мог только с грохотом падать с полки и внушать людям кровожадные мысли. А сатиновый шарф-душитель легко носило даже сквозняком. Вот только из Общаги не улетишь. И хозяина комнаты во сне не придушишь.

Боря закинул в пасть три пачки снеков и включил радиопередатчик. Без передатчика Каин был глух к словам хозяина.

– П-послушаем, старик.

Приемник отозвался радостным всплеском помех. Способность слышать он обрел вместе с духом, раскаивающимся в убийстве мальчика. Из всего, что Каин слышал, Боря различал только обычное радиовещание и голоса живых вещей – ритмичный писк, похожий на азбуку Морзе. Но были и другие сигналы. Разные. Много. Мертвецы? Инопланетяне? Соседи? Боря понятия не имел, а Каин не мог объяснить ему такое обрывками фраз из болтовни диджеев, новостей бизнеса или рэпа про шкур.

Обычно они шли по актуальному списку свалок, добытому на работе. Если со свалки раздавался сигнал, Боря выезжал на место и искал предмет в мусоре. Не всегда получалось быстро – он чувствовал цукумогами только когда оказывался совсем рядом, метрах в двух-трех. Примерно на длину языка. Вблизи живой вещи тот начинал щекотно вибрировать в пасти.

Сегодня Боря задал адрес сгоревшей заброшки. Каин затих, слабо зашипел – и разразился требовательным писком. Боря прислушался. И впрямь голоса. Два.

* * *

Утром в чате Пылесосов обнаружилась легкая паника. Все накануне почувствовали внезапный протест мамочки против жирного, сытного трупа.

«Это я, – написал Боря. – Наверно, я влип, но пока не знаю, во что».

«Поаккуратней, – ответил Филлипс из Алабамы. – Следующим умру я».