2028

— Что же с ними стало?... — проговорил я почти себе под нос.

— Они были тебе друзьями? — Платон посмотрел на меня через огонь, в глазах у него отражались языки пламени.

— Они были… частью семьи, что ли. Одной, большой семьи. Все.

— Думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что с ними могло стать.

— Надеюсь, что это не так…

Я ещё какое-то время сидел, смотрел на огонь, вспоминая Виктора Петровича, Илью, Ивана, Семёна Владимировича…. Алекса. Я искренне надеялся, что старому охраннику и двум поисковикам удалось избежать ужасной участи. Удалось спастись. Ведь не может быть так, чтобы прирожденные для таких дел – для такого сурового и тяжкого мира подходящие могли вот так сгинуть. Не про них было это...

А Алекс… Я только сейчас подумал о том, что он совершил – о его самопожертвовании ради того, чтобы мы смогли дойти до своей цели. Чтобы, вернувшись назад, мы подарили остальным надежду. Хоть слабый и тусклый, но всё же проблеск света.

И я осознал, что не имею права сидеть здесь дольше. Не имею права расслабляться, что позволил себе сейчас. Пока задача не будет выполнена. Пока я не вернусь в университет с новостями, какими безумными бы они не были. И пока не посмотрю в глаза Саши и не обниму её, как и всех своих друзей.

Но что мне сказать им про членов отряда? Вопросы, почему я вернулся один, несомненно будут. Рассказать всё, как есть, а потом будь что будет? Но если я готов взять ответственность за то, что произошло со связистом, за других я ответственность взять не могу, ведь я даже не знаю, живы они, или нет. Но это уже потом, сейчас нужно вернуться для начала.

— Нужно идти, — сказал я, поднимаясь.

Платон посмотрел на меня, потушил свою сигарету и поднялся тоже.

— Я направлюсь с тобой.

— Зачем Вам со мной?

— Потому что, это одна из задач моего странствия – помогать таким, как ты.

Он поднял свой рюкзак с радиопередатчиком, перекинул сумку через плечо и взял «ППШ», который я заметил только сейчас. С таким древним оружием в руках общий вид этого необычного старика становился ещё более причудливым.

Когда мы вышли из квартиры и спускались по лестнице, я осмотрелся: на ступенях лежали распластанные здоровые бурые туши, покрытые грубой шерстью; стены рядом и напротив были испещрены пулевыми отверстиями, но тела Ильи действительно не обнаружилось. Как не обнаружились тела двух других поисковиков у самого выхода. А все квартиры, на каждом из тёмных и мрачных этажей, были безмолвны и заперты – будто весь дом пребывал сейчас в спячке. И вынимать из неё огромное бетонное чудище очень не хотелось.

Платон разжёг факел. Я надел респиратор, переключил предохранитель на автомате, и мы вышли из подъезда. Снаружи веял холодный ветер, и огонь по обыкновению своему нервно затрещал. Платон обернулся ко мне, и я спохватился:

— Вы что?! Наденьте респиратор!

Старик недоумённо приподнял бровь.

— Зачем?

— Как – зачем?... — ошеломлённо спросил я. — Туман опасен! Им нельзя дышать!

— Не более опасен, чем, скажем, огонь. И дышать им не так вредно, как той же самой пылью. И когда придёт время – ты сам поймёшь это. А теперь идём. Путь не короток, и сейчас лучше не задерживаться здесь.

Исполинский каменный лик невозмутимо возвышался над асфальтированной площадкой, над туманной завесой, покорно расступившейся вокруг, и вырисовывался белыми очертаниями на фоне потускневших стен и чёрного, бездонного неба над ними. Рядом покоилось ещё одно лицо, но казавшееся суровее и деловитее своего безмолвного соседа. Рядом с ним – другое, и все восемь огромных каменных ликов встретили нас хмурыми и опустошёнными взглядами. Их взоры, как мне показалось отсюда, со ступеней, были направлены именно на нас – тусклые, обречённые и лишённые всякой надежды. Этими каменными, застывшими и наполненными пустотой глазами встретил нас университет.

Кругом царила глухонемая тишина, и даже ветер опасливо понизил свой тон. Округа заполнилась мертвенным спокойствием. Не было слышно ни единого звука. Не было видно ни единой души. Только распластанные на бетоне бурые туши тварей, тёмно-бурые лужи под их безвольными массами, и стайка оголодавших ворон, которые клевали мёртвую плоть своими кривыми клювами. Их пир тоже проходил в полном безмолвии, как проходят поминки умершего.

Когда я шёл сюда – сквозь густой туман, сквозь искорёженные заросли и мимо изуродованных стволов полуживых деревьев, – то с нетерпением ждал озарения маленьких багровых огоньков впереди, прорезающих туман и танцующих в ряд на длинном балконе. Их свет был обозначением того, что я наконец вернулся обратно. Домой.