13 мертвецов

Хозяин накрыл на стол – чашки рыбного бульона, сладкие пирожки – и долго упрашивал поступить к нему на службу, чтобы охранять его. Он видел, как Таканобу расправился с расписными людьми. В глазах слуги, тощего паренька, была мольба. Он был испуган, раздавлен каждым прожитым днем.

Таканобу не притронулся к еде – молча ждал, когда я восстановлю силы, а потом поднялся с циновки и вышел на улицу. Аист уронила лицо в ладони и заплакала, будто вместе с самураем комнату покинула последняя надежда.

Быстро стемнело. Никто не появился, чтобы зажечь уличные фонари.

Мы возвращались в Токио. И только костры, сложенные в полях из мертвых тел, освещали нам путь.

Не буду вдаваться в трудности, с которыми я столкнулся при работе в столичной школе иностранных языков. Учащимся полагалась квартира и казенный стол, что обеспечило колоссальный наплыв желающих, главным образом бедняков из провинции, с жадностью вгрызающихся в сочный плод европейской науки. К тому же сплоченные областные товарищества были весьма заинтересованы в образовании юношей своего круга.

Предоставив рекомендательные письма, я заключил контракт, полный забавных неопределенностей, получил казенную квартиру и щедрое жалованье и занялся просвещением впечатлительных сынов Крайнего Востока. К своим школьным обязанностям я относился аккуратно и ответственно. Япония была заинтересована в русских переводчиках – наши владения соседствовали (не будем забывать и о сахалинской чересполосице).

К моей радости, с середины курса у меня в учениках оказался Таканобу. Угрюмый самурай с широким угловатым лицом, похожим на панцирь краба хэйкэгани, настойчиво бился о скалы русского языка. Вне училища Таканобу стал для меня кусэмоно – человеком, на которого можно положиться во всем. Мы продолжили уроки фехтования. Таканобу учил меня искусному обращению с мечом, учил стремительности, которую не остановит ни одна стена, и решимости, которая выше смерти, – даже с отрубленной головой, уподобляясь мстительному духу, воин способен на последнее действие. Таканобу помог мне в выборе меча и ножен. В наших встречах я находил истинный душевный отдых и источник новых знаний.

Но однажды у Таканобу не осталось ничего, кроме мести.

Вот его история:

Таканобу был вассалом благородного господина Оиси Киевари. Поясной меч – живая душа самурая. Асано Фукоэмон, заносчивый и тщеславный аристократ, затаивший неослабную злобу на Киевари, который обронил в его сторону замечание на приеме у иностранного посла, решил украсть душу Киевари – фамильный меч. Фукоэмон подговорил свою любовницу, и, когда Киевари отдыхал в доме удовольствий, ойран Белое Сияние что-то добавила в его напиток, а после забрала его меч и передала Фукоэмону. Проснувшись, Киевари вышел из чайного дома без меча, и это не могло остаться незамеченным. Киевари не вынес позора и на следующий день взрезал себе живот в месте упокоения своих предков.

Таканобу, который стал ронином, поклялся отомстить за смерть хозяина, убив Фукоэмона и Белое Сияние и вернув меч Киевари. К нему примкнули пять товарищей, остальные вассалы Киевари отказались от мести – подались в торговцы или на службу к другим князьям.

Шесть ронинов стали строить план отмщения. Фукоэмон окружил себя охраной, его шпионы следили за бывшими вассалами Киевари. Чтобы усыпить бдительность Фукоэмона, ронины посещали дома сомнительной репутации, предавались сладострастию и вину. Для всех, кроме меня (Таканобу почтил меня своим доверием), Таканобу превратился в жалкого пьяницу, ведущего беспутную жизнь и достойного лишь презрительных насмешек.

Планы Таканобу и его товарищей расстроила проснувшаяся гора.

В двенадцатую луну шестого года правления Мэйдзи вулкан Фудзияма превратил эту красивую страну в покрытое пеплом кладбище, по которому бродят живые и мертвые.

С последнего извержения, зарубцевавшегося на восточном склоне кратером и натеками лавы, Лотосовый пик молчал почти три столетия. Как и сейчас, небо было отравлено густым дымом, а земля – пеплом. Но острую вершину вновь сковал лед, а обитающие на горе боги заснули. Солнечные лучи скользили по отлогой подошве, растекались огненными бликами, величественные гребни прятались в сизой тени облаков.

А потом гора взорвалась проклятием. И духи вырвались на свободу.

Фудзияма дико взревел, вспыхнул, и спрятанный в недрах огонь, о неспокойном сне которого напоминали частые землетрясения, устремился вверх. Раскаленные обломки и пепел обрушились на Токио и прилегающие префектуры. Ветер разнес пепел по островам, и духи вселились в мертвые тела, как в заброшенные дома.

В какой-то мере легенды говорили правду. В жерле вулкана бурлил эликсир бессмертия. Бессмертия страшного и пустого.

Вершину горы сдуло взрывом. Огромные волны – грязь и камни – смели Великий храм Хонгу Сэнгэн, по милости сегуна владеющий горой Фудзияма, и затянули его в свое разрушительное движение. Шипели щупальца лавы. Вулканический пепел заволок небо, закрыл солнце. День стал неотличим от ночи, на многие версты – ни одного лучика света, только серые снежинки.