дети, пока они не вырастут. Похвалила сына и вернулась за повозкой, которая
так и стояла среди кустов. Лентина с трудом проволокла свою драгоценную
кладь сквозь серые заросли, ветки цеплялись за все, что только возможно.
Дрова пришлось собирать – все рассыпались. Тележку установила возле
раненых, так, чтобы никакая зверюга не смогла подкрасться к ним со спины.
Приготовила зелье из принесенных лекарственных трав, прислушиваясь к себе
– новое внутреннее «я» командовало, как и что сделать, чтобы извлечь
максимальную пользу.
Первого решила попробовать излечить Мартеля. Сняла повязки и ахнула
– вонь, как от протухшего мяса, а вид еще хуже – тонкая кожа на шее
отслоилась и почернела, из раны мерным потоком струился кровавый гной.
Купец сильно оброс за это время, и черная щетина подчеркивала его плачевное
состояние: глаза ввалились, вокруг них залегли багрово-черные круги, крылья
носа же, наоборот, побелели, а сам нос заострился, уши стали какими-то
хрящеватыми – как бывает у тех, кто давно и тяжело болен. Действовать
пришлось быстро и решительно: промыла рану, стараясь причинять как можно
меньше боли и уклоняясь от ударов все еще сильных рук Мартеля, в
беспамятстве размахивающего ими, отбиваясь от невидимых врагов. Долго
прицеливалась, потом остро наточенным ножом одним движением отхватила те
куски кожи, которые висели почерневшими лохмотьями, некоторое время ушло,
чтобы остановить кровь, хлынувшую потоком. Риччи горел в лихорадке, Кир
вытирал пот с лица, выступавший обильными каплями. Наконец кровотечение
было остановлено, осталось лишь приложить тряпицу с нанесенной кашицей из
черноголовника и примотать так туго, как только возможно. А потом – ждать.
Все остальное зависело лишь от крепости организма купца. Девушка
передохнула некоторое время, уняв дрожь в усталых руках и ногах, улыбнулась
Киру, похвалив его за помощь. Укрыла Мартеля, подоткнув одеяло, чтобы он не
отбросил от себя, сражаясь с невидимыми глазу врагами. Теперь пришел черед
Люка. Весовщик вел себя спокойнее, но почему-то ни разу не пришел в себя,
хотя при переломах, после того, как оказана помощь, больные не оставались в
беспамятстве надолго. Сняла перевязку с ноги, пожала плечами – отек начал
спадать, появились синяки, но ничего такого страшного не видно. Растерла
окарник, нанесла на перелом, снова зафиксировала и затянула тряпками. Но его
беспамятство не давало покоя. Решила осмотреть Люка. Весовщик продолжал
находиться в бессознательном состоянии, дыхание – учащенное, короткое. На
теле больше не было даже царапины, руки целы, лицо тоже. На голове вроде бы
ничего не заметно, но у весовщика была такая густая шапка волос, что можно и
пропустить чего-нибудь. Ощупала каждую, наверное, волосинку, и над левым
ухом обнаружила странную рану: рваный кусок кожи прикрывал вдавленную
внутрь кость. Рана не кровоточила, но выглядела неважно, кожа словно
поднялась, нажала пальцем – начал сочиться гной. Лентина поняла, что теперь
кандидат в хронилища – Люк, если она ничего не предпримет и быстро. Остро
наточила нож, прокаленный в пламени, вскипятила воду. Но никак не могла
решиться – она лишь один раз мельком видела, как повитуха делала такую
операцию – кому-то из огородников бык проломил кость головы, рана была
похожая. Кость аккуратно выпилили и удалили, но там этим занимались в
чистейших палатах те, кому это на роду написано. Тут же, тьфу. Пометалась
вокруг костра, заставляя язычки пламени взлетать то выше, то ниже. А время
текло, словно песок сквозь пальцы. Хотелось завыть от бессилия, но Кир – он
мог напугаться, и мальчик так доверчиво смотрел на нее, он твердо знал, что
мама придумает что-нибудь. Натыкалась взглядом на ключ, поблескивающий в
вороте рубашки мальчика, и аж зубы стискивала до хруста, вспоминая, что срок
подходит. Но не могла заставить себя бросить этих двух мужиков,
приставленных для их защиты, а теперь самих нуждающихся в опеке. Пошла к
речке, умылась ледяной водой, заставила себя успокоиться. Голод, затихший во
время всех этих лечений-перевязок, проснулся вновь с такой силой, что
закружилась голова. Вспомнила про рыбу, которая уже давно была готова – Кир
не забыл убрать свое блюдо из костра, и теперь оно источало
неправдоподобный аромат, дразня желудок. Быстро перекусили. Лентина
насыщалась так торопливо, что пару раз чуть было не подавилась костями.
Было совсем темно, когда мать с сыном закончили ужин. Лентина
настроилась на то, что должна была сделать – она знала, что иначе никак. Для
начала обрила голову весовщика – волосы могли попасть в рану. Брила и
плакала тихонько от жалости к нему, к себе, к Миру – если они не успеют с
ключом. Пошарила в сумке весовщика, нашла зелье, подписано было «которое