Вечерело. По накатанному шоссе резво катилась светло-коричневая машина. Она легко обгоняла попутные и как-то весело приближалась к городку. Встречным настойчиво давались знаки укоротить свет, и даже самые отчаянные из них переключали дальний, а сближаясь, «Победа» сама ярко вспыхивала фарами и прибавляла скорость. Мака должна была верить, что узнать ее никто не мог. Но Мака не думала об этом. Она вообще ни о чем не думала. Она как-то обмякла. Она устала от этого человека. Единственное, что смутно маячило у нее в голове, это было: пусть подвезет меня к самому дому, пусть все увидят, что я приехала на автомобиле любовника…
— Остановишь мне у калитки!
Джумбер оглянулся, решив, что он ослышался.
— Что ты сказала?
— Я говорю, остановишь у калитки!
— У чьей калитки?!
— У моей!
Джумбер задумался. Поехал медленнее, у него словно испортилось настроение. Но скоро он принял какое-то решение. Опять повеселел, и машина прибавила скорость.
«Он думает, что я нарочно хочу вызвать ревность мужа и развестись с ним в конце концов…»
— Останови мне у калитки, и это будет наша последняя встреча!
Взвизгнули тормоза. Машина замедлила ход. Далеко впереди светились окна окраинных домов.
— Поезжан! — громко сказала Мака. Она испугалась, как бы Джумбер снова не сел к ней.
— Поезжай, и я скажу. Не останавливайся, а то… я пойду пешком!
Но машина не останавливалась.
— Когда ты можешь встретиться со мной? — спросил Джумбер.
«Он даже не услышал, что я сказала. И никогда не услышит».
— Я всегда свободен.
— Для меня?! — Мака постаралась вместить в эти слова как можно больше желчи.
Джумбер не ответил.
Она хотела сказать еще что-то обидное, оскорбительное, но раздумала — как бы опять не остановил машину, и некоторое время молчала. Но только въехали в городок, она заговорила.
— Никогда! — сказала она как можно тверже и все-таки подумала, что он не послушается ее.
— Где тебе удобнее…
— Нигде!
— Скажи, где ты будешь, и я приеду туда.
«Я уже потеряла силу, моему слову грош цена, я в его власти и обязана встретиться, — подумала она и почувствовала, как горькие слезы подступили к глазам. — Наверное, теперь я не имею права отказать».
— Никогда! — сказала она громче. — Я же сказала — никогда!.. Разве не моя воля? А если я не хочу?! — Что-то подкатило к горлу, лишило слов, и пока она опять сумела заговорить, она подумала: «Что со мной? Истерики перед Тхавадзе?..»
— Что с тобой, Мака? — спросил Джумбер ровно, но голос его выдал беспокойство.
— У меня есть сын! — То, что у нее есть муж, она не посмела сказать, Тхавадзе высмеял бы ее.
— Об этом я узнал три года назад, двадцать третьего марта…
— Значит, ты знаешь, что у меня есть сын…
— Знаю.
— Оставь меня в покое!.. Оставь! Отстань!..
— Мака!
— Не называй меня так. Зови иначе, только не Макой. Меня больше не зовут Мака!..
— Я не могу звать тебя другим именем.
«Ни в чем, ни в чем не слушается меня… Наверное, так… наверное, так оно и есть, — у меня нет права. Чего же я тогда жду? Давай уж скажу, где встречусь с ним опять… Назначу место и придумаю тысячи хитростей, обману мужа, свекровь, соседей, всех… Сына должна обмануть и завтра или послезавтра опять побежать к нему…»
— Мы не проехали мимо дома?
— Остановить у калитки?
— Я же тебе сказала! — вспылила Мака.
— Ладно, как хочешь…
«Обрадовался, что я разозлилась и тем самым помирилась с ним. Боже мой, я же знаю, что не должна так делать! Что со мной? Почему я не могу одолеть себя? Неужели я так низко пала, что теперь буду все делать против своего желания? До каких пор? Или как я смогу, чтобы меня не слушались и заставляли делать, что заблагорассудится?..»
— Останови у четвертого дома.
— Знаю… Когда же мы встретимся?
— Никогда.
— В таком случае…
— Нет, я сказала!
— Мака!
— Нет, нет и нет! Ни за что!
«Он не послушается и опять приедет. Сто раз повторила я одно и то же, а он и слушать не хочет».
— Здесь!
Машина съехала с дороги и остановилась у обочины. Мака схватилась за ручку дверцы, но Тхавадзе опередил ее и забрал в ладонь ее пальцы, впившиеся в прохладный никель. Мака вспомнила свой давнишний сон. Ее так и передернуло. Она высвободила пальцы, открыла дверь и ступила на землю.
— Никогда!
— Мака!.. — Полным безнадежности показался ей этот зов.
— Никогда! — повторила она и после того, как машина отъехала.
Она подошла к калитке, наклонилась, чтобы сквозь щель, вырезанную для рук, увидеть, есть ли кто во дворе и не видели ли ее из дому…
«Я такая маленькая, такая ничтожная, что при желании могла бы пролезть сквозь эту щелку». Она беззвучно приподняла засов и потом целый вечер ломала голову, но так и не вспомнила, чтобы когда-нибудь так воровато входила в чей-либо двор.
В то время, когда врачи полагали, что Тхавадзе лежит недвижим в палате, он вдруг исчез, а на следующий день его опять нашли на койке без памяти. Никто не мог понять, как он ушел и тем более как сумел вернуться и проникнуть в палату, когда вся больница была поднята на ноги. Через два дня он вполне оправился и настолько быстро стал выздоравливать, что и этим немало подивил врачей, и, наконец, выписался в чрезвычайно короткий срок.