— Я‑то понимаю, что случиться ничего не могло, просто девчонке, как это у вас говорят… вожжа под хвост попала, — произнес он старательно и со вкусом, — но попробуй это Шуре объясни. Может, зайдешь?
— Прости, боюсь, моя меня уже заждалась… передавай Шурочке привет, мы обязательно на днях заскочим. И пусть не волнуется попусту — скоро обязательно придет письмо, я уверен.
Из коттеджа Эми слышались музыка, смех, какие–то выклики — там отдыхали, и я подумал: а сколько же энергии ушло на то, чтобы донести эту женщину до Эпсилона Индейца, сколько антиматерии превратилось в неистовый свет, разгоняя до субсветовой скорости, а затем затормаживая ее тело, не давшее продолжения? И еще я подумал: но ведь она тоже согласилась тогда? А если рассказать ей? Я усмехнулся: пожалуй, она стала бы гордиться собой еще больше, она любила обманывать ожидания; делать то, что от нее ждут, казалось ей всегда унизительным; пожалуй, она стала бы говорить, что совершила подвиг — отказалась от женского счастья, но не родила детей на заклание звездному Молоху… Но ведь именно выполняя ее нелепую прихоть я поднял себя на дыбы и проник в тайну — случайно ли это, или здесь есть некий парадоксальный смысл?
Жена ждала на веранде, где мы ее оставили; казалось, она просто не трогалась с места эти два с половиной часа.
— Ты долго, — сказала она, а я подумал: она тоже тогда решилась. — Я уже начала беспокоиться.
— Ну о чем тут беспокоиться? Мы поболтали, потом еще искупались чуток… Потом я Рамона встретил, он нас в гости…
— Купались? Вечером? А твоя спина?
— Знаешь, — я от души рассмеялся, — я про нее забыл на радостях.
— Это не годится, — она решительно встала, ушла в столовую и вернулась через полминуты с таблеткой в одной руке и стаканом апельсинового сока в другой. — Выпей–ка. Знаешь, я лишней химии сама не люблю. Но это хорошие таблетки.
— Конечно, выпью, — сказал я и выпил. — Так приятно, когда ты заботишься.
— Кто о тебе еще позаботится, — вздохнула она и немного тщеславно добавила: — Не Эми же… Как ваш мужской разговор?
— Как нельзя лучше. Представь, уговорил его прилететь в следующую же субботу.
— Он очень прислушивается к твоим словам.
— Это потому, что я мало говорю, — пошутил я.
— Разговор касался… Шуры? — с усилием спросила она, не глядя на меня.
— И Шуры тоже. И Лены тоже. Успокойся, все в порядке.
Она решительно встряхнула головой.
— Все же ты напрасно его так задержал. Теперь ему вести машину в темноте.
— Он справится, — сказал я, пересаживаясь на пол рядом с женою, и потерся лицом о ее гладкое колено; словно встарь, словно я вновь стал настоящим, у меня перехватывало горло от нежности. Жена с некоторым удивлением посмотрела на меня сверху, а потом, будто вспомнив, что надо делать, положила руки мне на плечи. Я хотел поцеловать ей руки, но она сказала:
— Конечно, справится. Такой большой мальчик. Да и кровь в нем твоя, настырная, — пальцы ее чуть стиснулись на моих плечах. — А все равно… она вздохнула. — Ох, что–то на сердце неспокойно.
— Наверное, давление меняется, — сказал я.
Макс Дубровин
«ШМЕЛЯТА»
Очкарик испугался не меньше, чем они. Он замер с занесенным над головой сачком, смешно подавшись вперед и полуприсев. Крупный черный жук с изогнутыми рогами снялся с пня и, басовито гудя, полетел прочь. Двигался он медленно, с достоинством, при желании его можно было догнать и накрыть капроновым куполком прямо на лету. Пацан, видимо, подумал о том же — на его лице сквозь настороженность проступила досада.
— Эй, ботаник, двигай к нам. — Зорик пришел в себя первым. — Не бойся, не тронем.
Парень опустил сачок и, подняв за лямку стоявшую у ног жестяную коробку, подошел к ребятам. На груди, позвякивая о пуговицы, болталась стеклянная банка. В банке что–то копошилось.
— Это у тебя там что?
— Шмели, молодая семья. Сам вывел. — Пацан поднял банку, чтобы было лучше видно. — Вот это, с крючочками на лапках, — самка, а вон то — два самца.
— А зачем ей столько самцов? — спросила Юлька.
— Они личинок будут высиживать.
— Самцы? Высиживать?
Очкарик засомневался.
— Я читал в одном файле, — неуверенно сказал он.
— Вот здорово! — открытие Юльку обрадовало.
— Брехня, — авторитетно заявил Зорик. Интерес подруги к очкарику и его дурацким шмелям ему не понравился. Не зная, как еще привлечь к себе внимание, он запустил руку за пазуху и достал маленькое яблочко. — А мы яблок наворовали. Дать?
Очкарик несколько секунд изучал деликатес, потом помотал головой.
— Они зеленые, понос будет.
— Подумаешь, понос! — Зорик выпятил нижнюю губу. — Зато вкусные.
— Кислые, — скривился очкарик, как от оскомины, — не созрели еще.
— Ишь, чего захотел! Созрелые небось капитанские детки кушают.
Юлька ткнула Зорика в бок и сделала большие глаза. Зорик запнулся и уставился на очкарика исподлобья.
— Тебя как зовут?
— Кирилл.
— Как в Оранжерею пробрался?
— Через двери.
— А где живешь?
— В Офицерской соте.