Зримая тьма

Отложив газету, я осмотрелся. Ни одного европейца. Под полуденным солнцем не спеша шагали арабы; глядя на них, можно было подумать, что они двигаются по пояс в воде. Шустрый молодой еврей с животиком, в костюме в полоску и в ярко начищенных ботинках ловко лавировал в медленном потоке мусульман, напоминая паровой буксир, деловито пробегающий среди старых, поставленных на прикол кораблей. Два крестьянина в одежде, сшитой из мешков, коснулись друг друга руками и, присев на корточки в тени, завели бесконечный обмен любезностями.

— Так ты скажи еще раз: у тебя дома все в порядке? И скот?

— Слава аллаху.

— Доброе утро, мистер Лейверс!

Кобтан опустился на стул рядом со мной.

Он снял феску, вытер лоб и снова на-

дел ее.

— Безгранично счастлив видеть вас, — продолжал он. — Надеюсь, вы здоровы?

— Слава богу. Надеюсь, и вы тоже?

— Слава аллаху.

Кобтан служил мелким чиновником в местном налоговом управлении и в течение двух последних лет время от времени давал мне уроки арабского языка. Длительный обмен комплиментами был обязательной прелюдией к серьезному разговору. Арабы Северной Африки— большие формалисты. Еще на самых первых уроках Кобтан объяснил мне, что каждый, кто говорит по-арабски, должен благодарить бога за состояние своего здоровья, каким бы оно ни было.

— Рад вас видеть, господин Кобтан.

В соответствии с местными представлениями о хороших манерах эту фразу можно было повторять хоть тысячу раз. Я поспешил перейти на французский язык, надеясь избежать дальнейшего обмена любезностями:

— Я принес вам несколько марок.

Из нагрудного кармана я вынул маленький конверт и передал его Кобтану. Он немедленно открыл его, извлек одну марку и, держа ее большим и указательным пальцами, принялся внимательно рассматривать своими вечно удивленными голубыми глазами.

— Это ирландская марка с изображением дамбы в Шэнноне, — пояснил я. — К сожалению, остальные марки поступили из уже знакомых вам нефтедобывающих стран — переписка с ними составляет львиную долю нашей корреспонденции. Не сомневаюсь, что в свое время я уже вручал вам несколько образцов этой эквадорской марки с видом оросительного канала Риобамба. Все остальные — из Ирана, я получил их от своего абаданского приятеля. На них изображены нефтепромыслы. — Я склонился над разложенными марками, чтобы припомнить, что конкретно на них изображено. — Вот тут, по-моему, котельная установка электростанции. А это… одну минуту… да, стабилизатор сырой нефти. Тут — ректификационные колонны и трубопроводы.

Кобтан пробормотал по-арабски несколько слов, выражающих благоговейную радость, потом снова перешел на французский:

— Я очень вам признателен, мистер Лейверс. Мне так приятно, что вы не забыли обо мне.

Кобтак? коллекционировал почтовые марки с промышленными видами, что объяснялось его неуемной жаждой знаний. Он хотел знать все и на наших встречах засыпал меня самыми неожиданными вопросами. «Мистер Лейверс, какую крейсерскую скорость развивает русский самолет Ту-104?», «Мистер Лейверс, сколько времени способна оставаться под водой американская подводная лодка с атомным двигателем?» Вот и сейчас он протянул мне какую-то марку и спросил:

— Мистер Лейверс, вы не могли бы рассказать что-нибудь об этой марке? Если не ошибаюсь, вы ничего о ней не говорили.

— По-моему, это общий вид города Абадана.

— Кобтан осторожно уложил марки обратно в конверт.

— Бесконечно рад стать обладателем такой исключительно интересной коллекции, — сказал он и положил руку мне на рукав. — Если вы располагаете свободным временем, не окажете ли вы мне честь пройти ко мне и выпить чашку кофе? Буду весьма польщен, если вы сможете уделить мне несколько минут.

Я ждал этого приглашения, мне и самому хотелось поговорить с Кобтаном наедине.

Мой арабский приятель жил в одной из ячеек человеческого улья, находившегося метрах в ста от главной улицы. Вместе с Кобтаном я поднялся по неосвещенной, зловонной лестнице и оказался в тесной каморке, заставленной старомодной, с кистями и бомбошками мебелью. Не без труда удалось мне втиснуться между шифоньером и свернутой постелью; Кобтан пристроился напротив, между буфетом и небольшим столиком. Он снял феску — она напоминала перевернутый вверх дном цветочный горшок — и положил ее на стол. Из-за занавески, прикрывавшей нишу, где обычно укрывалась от гостей жена Кобтана, доносилось тихое позвякивание посуды, и я понял, что нам собираются подать кофе.

Кобтан извлек марки, разложил их перед собой и с довольным видом покачал головой.

— Очень интересная серия, — заметил он. — Тут изображен весь процесс нефтедобычи.

Такие марки углубляют наше познание мира. Познание же, как учит коран, — величайшее сокровище. Сеющий знания раздает милостыню. — Кобтан указал на марку с ректификационной колонной. — Скажите, мистер Лейверс, у нас когда-нибудь построят такую же чудесную установку?

— Возможно. Во всяком случае, надеюсь.