Зов валькирий

Он замер, привычно стараясь остановить время, задержать дыхание… Все они останутся дома, все пойдет как всегда… Никто из них не обретет добычи и славы, воля авы Кастан пребудет нерушимой… мать будет довольна… А сестра…

Мысли вернулись к Илетай. Он поведет ее домой… ее грустные глаза… отвернутое от него лицо…

«Чем бы все ни кончилось, я люблю тебя, шоля»…

Внутри что-то оборвалось, будто он вдруг обнаружил, что целит в родича, но остановить летящую смерть уже поздно… Сами собой в миг выстрела кончики пальцев чуть дернули тетиву назад. Стрела сорвалась с тетивы, будто обрела собственную волю и больше не хотела ждать. В этот самый миг, еще не видя, куда она ударит, Талай ощутил, что сбил выстрел. И первым из всех увидел, куда попал, – в нижний край «бычьего глаза», на три пальца ниже остальных. Дрожащая, как от стыда, стрела знаменовала конец состязания.

Вот ее увидели и другие, но все еще было тихо. Русы и мерен вглядывались, осознавая, что все кончилось.

Талай зажмурил уставшие глаза и опустил лук. В ушах шумело, перед глазами плыли красно-зеленые пылающие пятна. Дрожь усиливалась. Он понимал, что проиграл, но это не вызывало в нем никаких чувств; только сознание, что выбор сделан, а последствия его станут ясны не здесь, над рекой близ погоста, под старыми елями, а в других местах и много времени спустя…

* * *

– Ру-у-усь! – восторженно ревели люди Боргара, собравшись в тесную толпу, обнимались, а Велерад уже отмахивался от желающих хлопнуть его по плечу – все плечи отбили.

Но мерен, тоже собравшиеся в кучу поодаль, не сразу примирились с поражением.

– Ты мажешь, как девчонка! – возмущенно орал Ошай, чувствуя, что он-то и потерял больше всех. – Кто так стреляет! Ты медведю в задницу с трех шагов не попадешь, и то к счастью для тебя! Тебе только по курам у себя во дворе стрелять!

– Он слил! – шептал Шабар, хватая за рукав то одного товарища, то другого. – Я видел: он локоть не довел, левое плечо не припустил! Он нарочно!

– Без души стрелял, я тоже приметил… – с огорченным видом отвечал Кучук.

– Он волновался! – вступился за товарища Кудай. – Кто бы был спокоен в таком деле!

– Куда годится стрелок, если не умеет успокоиться? Он ловец или девчонка! Заплакал бы еще!

– Там было пятьдесят шагов! Ты бы сам попробовал!

– Я и хотел, да вы мне не дали!

– Уж не сглазил ли его кто? – хмурился Ашалай, сын Вараша, сердито поглядывая на русов, окруживших Велерада. – Иначе он не промазал бы, как пятилетний!

– Сглазил? Кто? – завопил Боргар, которому Вигнир коротко перевел, о чем у мерен идет речь. – Кто здесь мог его сглазить? – С самым воинственным видом он устремился прямо к Толмаку и Ошаю. – Кто видит здесь хоть одну бабку-ворожейку? Или, может, по-твоему, я похож на бабку-ворожейку? Попробуй сказать мне это в лицо, и я тебе сейчас ноги узлом завяжу!

От перевода этих речей Вигнир воздержался, но и без того вид Боргара производил впечатление: красный от мороза, возбужденный и сердитый, он выглядел дико и грозно, будто внутри этого спокойного, порой вялого человека вдруг проснулось чудовище. Даже Толмак попятился: стало видно, что Олав поставил Черного Лиса во главе дружины вовсе не за способность поглощать пиво и мед за троих.

– Ладно, ладно, хёвдинг! – Тьяльвар встал между ним и мерен. – Не кипятись. Кому же приятно быть побитым, а к тому же потерять такое сокровище!

– Если кто-то еще вякнет про ворожбу, то узнает, каким сокровищем были его собственные яйца, но будет поздно!

– Но если он поддался, – Ошай упер руки в бока, – то мы не обязаны соблюдать клятву!

– Уверен? – Свен прищурился. – И мы, и вы клялись перед богами на небесном камне. Попробуй уговорить богов отдать назад их свидетельство. Объясни, что, мол, накладка вышла… может, они и прислушаются. Но я бы на твоем месте не рисковал. Когда потом твой нож случайно ударит в твою же грудь, ты поймешь, что ошибся, но будет поздно!

Талай молчал, не оправдываясь и, кажется, даже не слушая. Илетай подошла и обняла его, он обнял ее в ответ и на миг спрятал лицо у нее на плече. Он видел, что сестра довольна исходом состязания, решившего ее судьбу так, как она сама хотела; Талай мысленно упрекал себя в глупости, в слабости, но в сердце его горечь мешалась с довольством от сознания счастья, которое его неудачный выстрел принес Илетай.

– Из-за тебя нам теперь придется идти на войну! – попрекнул его Шабар, когда девушка ушла в погост.

– Я пойду первым. А если кто боится, – овладев собой, Талай смерил Шабара презрительным взглядом, – то еще есть время найти старую барсучью нору и туда забиться!

И подумал с облегчением: теперь, когда он вслух при всех пообещал пойти на войну, ни мать, ни отец не посмеют задержать его дома, чтобы не опозорить семью. Оторвавшись от родового дерева сама, Илетай своим решением оторвала от привычной жизни и братьев, и еще множество людей. Для столь многих отныне все изменится, и, возможно, непоправимо.