Зов ночной птицы

Судья в который уже раз вытер рукавом лицо и постарался сдержать бешеное сердцебиение. Мэтью пришлось встать на колени и просунуть руку между прутьев, чтобы дотянуться до осколков. Совсем близко нависала над ним эта женщина, что само по себе могло внушить страх, а сейчас — после рассказа фермера — так и вовсе запредельный ужас, совладать с которым было непросто даже всегда рассудительному и хладнокровному Мэтью.

— Погодите, — сказала женщина, когда он уже начал подниматься с колен. Ее рука опустилась к полу и подняла еще один мелкий осколок. — Вы это пропустили.

Она положила кусочек керамики на ладонь Мэтью, протянутую и быстро убранную назад сквозь решетку.

Вудворд поместил осколки в корзину миссис Воган.

— Давайте продолжим, хотя у меня уже голова вот-вот расколется, как эта несчастная чашка. — Он потер пальцами виски. — Мэтью, у тебя есть вопросы к свидетелю?

— Да, сэр, — с готовностью откликнулся секретарь и взял перо, чтобы записывать собственные слова. — Мистер Бакнер, давно вы ходите с этой тростью?

— С тростью? Да уж, почитай, лет восемь-девять тому. Сдают мои старые косточки.

— Понятно, что той ночью в саду вы были очень испуганы. Я знаю, что страх может придать дополнительную силу ногам. Но скажите мне вот что: когда человек позади вас произнес: «Джеремия, беги домой», вы по-настоящему побежали?

— Не знаю. Но как-то ведь я добрался до своей постели?

— А вы помните сам процесс бега? Помните боль в ногах?

— Нет, — сказал Бакнер, — этого я не помню.

— Через какую дверь вы вошли в дом?

— Дверь? Ну… через заднюю, должно быть.

— Значит, вы не помните, через какую именно?

— В доме всего две двери, — фыркнув, сообщил Бакнер. — Передняя и задняя. Я был позади дома, так что должен был войти через заднюю.

— Ночь была холодной? — спросил Мэтью, вновь макая перо в чернила.

— Я же сказал, дело было в феврале.

— Да, сэр, но я хочу выяснить, ощущали вы холод или нет?

— А разве могло быть иначе — февральской-то ночью!

— То есть вы не уверены, что ощущали холод? Вы этого не помните?

— Это меня здесь судят, что ли? — Старик повернулся к Вудворду за поддержкой. — Чего он ко мне прицепился?

— В твоих расспросах есть резон, Мэтью?

— Да, сэр. Вы готовы немного потерпеть?

— Ладно, — кивнул Вудворд. — Только не забывай, что мистер Бакнер — свидетель, а не обвиняемый.

— Мистер Бакнер, когда вы встали с постели, чтобы выйти в сад холодной февральской ночью, у вас нашлось время облачиться соответственным образом?

— Каким-каким образом? Что это вообще значит?

— Это значит надеть сюртук, — пояснил Мэтью. — Или плащ. А также шляпу. Перчатки. Уж башмаки-то вы не могли не надеть.

Бакнер сердито нахмурился.

— Ну… ясное дело, я надел башмаки!

— И плащ?

— Да, и плащ тоже, а как же! Ты что, меня за дурака держишь?

— Отнюдь, сэр. Но не похоже, что эти подробности отложились у вас в памяти. Теперь такой вопрос: когда вы услышали крик петуха, лежа в постели, на вас все еще были башмаки и плащ?

— Что?

— Согласно вашим показаниям, вы лежали и тряслись в своей постели, весь в поту. По возвращении из сада вы успели снять одежду и обувь, прежде чем лечь в постель?

— Да, — не очень уверенно молвил Бакнер. — А как же иначе?

— Но вы этого не помните, так?

— Я ж был напуган чуть не до смерти!

— А где была ваша трость? — спросил Мэтью. — Вы взяли ее с собой, выходя в сад?

— Само собой. Без нее я вообще не ходок.

— А куда вы дели трость, вернувшись в дом?

— Я… ее… — Он провел рукой по своему рту. — Я ее поставил… в угол рядом с кроватью… должно быть. Она всегда там стоит.

— Значит, там она и находилась, когда настало утро?

— Да, в том самом углу.

— А куда вы дели плащ и башмаки?

— Я… снял плащ вместе с башмаками, оставил его на полу рядом кроватью…

— И там же вы обнаружили их поутру?

— Нет, постойте, — сказал Бакнер, морща лоб. — Плащ я повесил на крюк в передней. Утром я нашел его там.

— В передней? Однако вы вошли через заднюю дверь, не так ли? Внутри дома горела хоть одна лампа?

— Было темно. Никакого света я не помню.

— Значит, вы — насмотревшись демонических мерзостей и будучи до смерти напуганным, по вашим же словам, — прошли в темноте через весь дом и аккуратно повесили плащ на обычный крюк? — Мэтью поднял палец, помешав Бакнеру ответить. — А, понимаю! Вы поступили так, чтобы ваша жена не догадалась о ваших ночных блужданиях по саду, верно?

— Да, похоже на то. — Он энергично кивнул. — Так я и сделал, должно быть.

— Сэр, но если вы так и сделали, почему вы минуту назад были уверены, что сбросили плащ и башмаки перед кроватью? Почему вы не смогли толком запомнить, где оставили свой плащ?

— Я был заколдован! Вроде того. Я же говорил, что после той ночи у меня с головой нелады.

— Мистер Бакнер… — Мэтью всмотрелся ему в глаза. — Вы только что рассказали нам историю с массой потрясающих подробностей, которые вам удалось разглядеть в ночной тьме. Почему же тогда ваша память не сохранила в подробностях то, что происходило до и после сцены в саду?

Лицо Бакнера исказилось от гнева.

— Вы считаете меня лжецом?

— Мистер Бакнер, — заговорил Вудворд, — никто здесь этого не утверждает.