Зов ночной птицы

Потемнев от ярости и тряся объемистым брюхом, Бидвелл попытался выбраться из-за стола, но Мэтью ухватил его за правое плечо, навалившись всем своим весом, а затем склонился к его лицу.

— Тот, кого вы называете «жалким доходягой», — произнес Мэтью свирепым полушепотом, — только что сослужил вам хорошую службу, притом не щадя себя.

Его глаза метали молнии, грозясь испепелить Бидвелла, которого в эту минуту буквально хватил столбняк.

— Тот, кого вы называете «жалким доходягой», сейчас лежит на смертном одре только потому, что проявил слишком много рвения, оказывая вам услугу. А вы, сэр, при всех ваших богатствах, пышных нарядах и бахвальстве, недостойны лизать сапоги судьи своим поганым языком!

Внезапно Бидвелл рассмеялся, что заставило Мэтью отпрянуть.

— И это самое страшное оскорбление, какое ты смог измыслить? — Бидвелл поиграл бровями. — По части ругани ты явно слабоват, мальчишка. А касательно сапог я вынужден тебе напомнить, что они не принадлежат судье. И вся одежда, что сейчас на тебе, также была подарена мной. Вы оба пришли в этот город почти нагишом, и сейчас, прежде чем хамить, вспомни, что вы оба живете в моем доме, одеваетесь и питаетесь за мой счет.

Тут он краем глаза заметил вошедшую миссис Неттлз и повернулся к ней:

— Все в порядке, миссис Неттлз. Наш юный гость распушил хвост, но это…

Его прервал грохот распахиваемой входной двери.

— Что за черт?! — воскликнул Бидвелл и, сбросив с плеча руку Мэтью, поднялся на ноги.

В комнату быстро вошел Эдвард Уинстон. Но это был совсем не тот Уинстон, которого знавал Мэтью. Он задыхался, как после долгой пробежки, а его бледное лицо перекосила гримаса ужаса.

— Что случилось? — спросил Бидвелл. — Ты выглядишь так, будто…

— Это Николас! — Уинстон поднес руку ко лбу. Казалось, он вот-вот упадет в обморок.

— Что с ним такое? Говори толком!

— Николас… мертв, — произнес Уинстон, широко открывая рот, словно ему было трудно складывать звуки в слова. — Его убили.

Бидвелл зашатался, как после сильного удара. Но почти сразу опомнился и поспешил взять ситуацию под контроль.

— Ни слова об этом! — предупредил он миссис Неттлз. — Ни служанкам, ни кому-либо еще! Вы меня слышите?

— Да, сэр, — сказала экономка, с виду потрясенная не меньше хозяина.

— Где он? — спросил Бидвелл у Уинстона. — То есть где сейчас тело?

— В его доме. Я только что оттуда.

— Ты уверен, что он мертв?

Уинстон выдавил из себя кривую ухмылку.

— Можете взглянуть сами. Обещаю, вы не скоро забудете это зрелище.

— Ведите меня туда. Писарь, ты идешь с нами. Помните, миссис Неттлз: ни слова ни единой душе!

На освещенной утренним солнцем улице Бидвелл развил скорость, какую было трудно ожидать от человека его комплекции. При этом ему хватало самообладания по возможности беспечно отвечать на приветствия попадавшихся по пути горожан. Лишь однажды, когда какой-то фермер попытался его остановить, завязав разговор о предстоящей казни, Бидвелл сердито клацнул зубами, как пес на докучливую блоху. Наконец все трое — Бидвелл, Уинстон и Мэтью — достигли выбеленного дома Николаса Пейна, находившегося на улице Гармонии четырьмя участками севернее загаженного обиталища Уинстона.

Ставни в доме Пейна были закрыты. С приближением к нему Уинстон замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Ну же, идем! — позвал его Бидвелл. — Что с тобой?

— Я… лучше подожду снаружи.

— Идем, я сказал!

— Нет, — заупрямился Уинстон. — Боже меня упаси зайти туда снова!

Бидвелл уставился на него с разинутым ртом, пораженный этим актом неповиновения. А Мэтью прошел мимо них обоих, открыл задвижку и распахнул дверь дома. В ту же минуту Уинстон отвернулся и отступил на несколько шагов.

Первым, что почувствовал Мэтью, был густой запах крови. Затем он услышал деловитое жужжание мух. И только потом — в лучиках света из щелей между ставнями — он увидел тело.

К горлу сразу же подступил ком, и если бы Мэтью успел позавтракать, его сейчас наверняка вывернуло бы наизнанку.

— Ох… Боже мой… — тихо промолвил стоявший позади Бидвелл. На него увиденное подействовало в полной мере. Выскочив наружу, Бидвелл еле успел забежать за угол дома, дабы не извергать кровяные колбаски и маринованную дыню на глазах у прохожих.

Мэтью перешагнул порог и притворил дверь, чтобы внутрь нельзя было заглянуть с улицы. Он стоял, прислонившись спиной к двери, а косые солнечные лучи высвечивали огромную лужу крови вокруг стула, на котором сидел Пейн. Создавалось впечатление, что из него вытекла на пол вся кровь, до последней капли, отчего лицо трупа обрело этот восково-бледный цвет. Пейн был связан в сидячем положении: веревки стягивали его руки за спинкой, а лодыжки были примотаны к ножкам стула. Башмаки и чулки были сняты, а стопы и голени исполосованы так, чтобы вскрылись артерии. Такие же порезы имелись на внутренних сторонах локтей. Мэтью чуть сдвинулся в сторону и с этой позиции разглядел, что глубокие рассечения тянутся вниз по предплечьям до запястий. Он немного приблизился к телу — с осторожностью, чтобы не наступить в алое море свернувшейся крови.