Зов ночной птицы

Мэтью справил нужду в ночной горшок, разделся и лег. Лампу он гасить не стал, поскольку мысль о призрачной руке и ее невероятных способностях как-то не располагала ко сну в кромешной тьме.

Он долго ворочался с боку на бок, а вместе с тем в его мозгу вращались раскаленные зубчатые колеса, способные продолжать в том же духе всю ночь напролет. Но ему все же удалось расслабиться и хоть немного поспать, благо в городе царила тишина, лишь изредка нарушаемая тявканьем какой-нибудь дворняги.

Глава двадцать девятая

Мэтью проснулся на рассвете с первыми петухами, быстро натянул бриджи и сразу отправился проведать судью.

Вудворд еще спал, лежа на животе. Дыхание его было хриплым, но ровным. Мэтью беспокоило состояние волдырей на спине больного, и он осторожно поднял ночную рубашку, чтобы их осмотреть.

И тотчас об этом пожалел. Вздутия опали и превратились в уродливые черные синяки, а от красных пятен вокруг них под кожей разбегались кровавые прожилки, напоминая об истязаниях, которым подверглось тело судьи. Мэтью подумал, что эта процедура с горячими банками больше подходит для пыточной камеры, чем для больничной палаты. Он опустил рубашку Вудворда, потом смочил тряпицу в чаше с водой, стоявшей на камине, и начал удалять зеленые корочки засохшей слизи вокруг ноздрей судьи. Распухшее лицо Вудворда покрылось потом; от него исходил жар, как от раздуваемого мехами горна.

— Какой… — прошептал Вудворд, приоткрывая веки, — сегодня день?

— Четверг, сэр.

— Я должен… встать… и идти. Ты мне поможешь?

— Не думаю, что стоит вставать сейчас, сэр. Разве что ближе к вечеру.

— Глупости. Я… пропущу заседание… если не встану сейчас же.

Мэтью почувствовал себя так, будто его внутренности пронзило ледяное лезвие.

— Они все считают… что я пренебрегаю обязанностями, — продолжил Вудворд. — Они думают… я предпочел кружку рома… судейскому молотку. Да, я вчера видел Менденхолла. Этого фанфарона. Он смеялся надо мной… прикрыв рот ладонью. Какой, говоришь, нынче день?

— Четверг, — негромко повторил Мэтью.

— У меня сегодня… дело о краже. С утра. Где мои башмаки?

— Сэр… должен вам сообщить… что сегодняшнее заседание отложено.

Вудворд помолчал.

— Отложено? — переспросил он затем.

— Да, сэр. Из-за плохой погоды.

Произнося это, он слышал веселый птичий щебет птиц в зарослях у источника.

— А-а, погода, — прошептал Вудворд. Его глаза под воспаленными веками так и не открылись полностью.

— В таком случае я останусь дома, — сказал он. — Растоплю камин… выпью подогретого рома.

— Да, сэр, так будет лучше всего.

Вудворд пробормотал еще что-то нечленораздельное, словно терял контроль уже и над своей речью, но затем произнес достаточно отчетливо:

— Моя спина. Очень болит.

— Это скоро пройдет. Вам надо полежать и отдохнуть.

— Бутылка… — сказал Вудворд, вновь погружаясь в дремоту. — Ты… принесешь мне бутылку?

— Принесу, сэр.

Это была маленькая, но полезная ложь. Веки судьи прекратили борьбу и сомкнулись; он снова затих, а его дыхание вернулось к прежнему ритму со скрипучим звуком, как при медленном покачивании двери на ржавых петлях.

Мэтью осторожно завершил очистку ноздрей Вудворда и покинул его спальню. А посреди коридора на его плечи внезапно обрушилась неимоверная тяжесть. Одновременно ледяное лезвие внутри его как будто вонзилось глубже, придвинувшись к самому сердцу. Он остановился перед дверью своей комнаты, зажав рукой рот, а его расширенные глаза вмиг наполнились слезами.

Так он стоял, сотрясаемый дрожью, остановить которую никак не удавалось. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, как сухой лист, сорванный с дерева порывом ветра и уносимый ввысь, навстречу дождю и молниям.

Он понял, что с каждым днем — и с каждым часом — шансы Вудворда на выживание тают. Теперь уже вопрос был не в том, умрет ли судья, а в том, как скоро он умрет. Мэтью уверился, что лечение посредством кровопусканий и банок неэффективно. Он вообще сомневался в способности доктора Шилдса вылечить кого-либо, больного хотя бы вполовину так серьезно, как судья. Но если переместить Вудворда в Чарльз-Таун и препоручить заботам городских врачей с их лучше оснащенными клиниками и бо́льшим набором лечебных средств, у него еще будет какой-то — пусть даже крошечный — шанс преодолеть страшный недуг.

Однако Мэтью знал, что никто из местных не согласится везти Вудворда в такую даль, до самого Чарльз-Тауна, — ведь это, ко всему прочему, станет выражением недоверия их собственному доктору. Если же он сам повезет больного, будут потеряны как минимум два важнейших для расследования дня, и, скорее всего, к моменту его возвращения от Рейчел останется лишь кучка пепла у подножия обугленного столба. Да, Вудворд не был ему отцом, но он заменил Мэтью отца в той мере, насколько это было вообще возможно, вызволив его из сиротского приюта и указав ему цель в жизни. Разве это не обязывает его сделать для Вудворда хоть что-нибудь?