Зов ночной птицы

— Она просто была не такая, как все, понимаете? — сказала миссис Неттлз. — Ее предсказания погоды, ее искусное прядение и мастерство повитухи — все это делало ее непохожей на прочих. Только за это ей и накинули петлю на шею в Хэмптоне, а когда наш отец узнал из письма о ее казни, он тут же слег от удара. Мы с мамой вдвоем, как могли, тянули всю работу на ферме. Попозже отец малость оправился и прожил еще четыре года, но я больше ни разу не видела на его лице улыбки, потому что память о виселице не покидала нас никогда. Мы не могли забыть о том, что ее казнили как ведьму, ведь мы-то знали, что она была доброй христианской душой. И вы думаете, кто-нибудь там за нее вступился, сэр? Думаете, хоть кто-нибудь попытался докопаться до правды? — Она покачала головой и скривила губы в горькой улыбке. — Нет, сэр, ни один мужчина и ни одна женщина за нее не вступились, потому что они боялись того же, чего боимся все мы в этом городе: любой, кто скажет слово в ее защиту, будет назван нечестивцем, которого надобно вздернуть с ней заодно. Да, сэр, и тот человек тоже это знает. — Миссис Неттлз вновь устремила на Мэтью яростный взор. — Я говорю о хитрющей лисе. Этот человек знает, что случилось в Салеме, да и в дюжине других мест. Никто не рискнет заступиться за миссис Ховарт, потому что своя шея дороже. Они лучше сбегут из этого города — и не велика беда, что совесть нечиста. Я бы и сама давно сбежала, если бы хватило духу отказаться от жалованья мистера Бидвелла… да вот не хватает, и потому я все еще здесь.

— Свидетели настаивают, что все, ими увиденное, не было сном или наваждением, — сказал Мэтью. — У вас есть объяснение этому?

— Будь у меня хоть какие-то объяснения — и доказательства, — я бы сделала так, чтобы о них узнал мистер Бидвелл.

— Именно это я и пытаюсь сделать сейчас. Как я понял, Рейчел здесь всегда недолюбливали и старались отвадить ее от посещений церкви, но не припомните ли тех, кто питал к ней особо сильную ненависть и мог подстроить обвинение в ведьмовстве?

— Нет, сэр, таких не припоминаю. Как я сказала, многие раздражались из-за ее смуглоты, считали ее почти испанкой. И то, что она хороша собой, также многим не нравилось. Но в голову не приходит никто, способный ненавидеть ее так сильно.

— Как насчет мистера Ховарта? — спросил Мэтью. — У него были недоброжелатели?

— Пара-тройка была, но, насколько я знаю, все они уже либо умерли, либо покинули город.

— А преподобный Гроув? Кто-нибудь выказывал к нему неприязнь?

— Таких не было, — уверенно заявила миссис Неттлз. — Преподобный и его жена были прекрасными людьми. И ума ему было не занимать. Будь преподобный жив сейчас, он бы первым встал на защиту миссис Ховарт, как пить дать.

— К сожалению, его нет в живых. Полагаю, он постарался бы успокоить людей, тогда как Исход Иерусалим доводит их до неистовства.

— Да, сэр, он прямо как с цепи сорвался, — согласилась миссис Неттлз. — Еще позвольте вопрос: мне накрывать стол к обеду с расчетом на вас?

— Нет, в этом нет необходимости. У меня есть кое-какие дела в городе. А вы не могли бы приглядывать за судьей время от времени?

— Да, сэр. — Она бросила взгляд на закрытую дверь спальни. — Боюсь, плохи его дела.

— Знаю. Вся надежда на то, что методы доктора Шилдса помогут ему продержаться до возвращения в Чарльз-Таун.

— Я уже встречала эту болезнь у других, сэр, — сказала она и умолкла, но Мэтью догадался о том, что было недосказано.

— Вернусь ближе к вечеру, — сказал он, после чего оба направились к лестнице и спустились на первый этаж.

Дневная погода была все такой же сумрачно-унылой, на сей раз вполне соответствуя настроению Мэтью. Он миновал источник и, дойдя до перекрестка, свернул на улицу Усердия. Существовала опасность столкновения с Хэзелтоном, но Мэтью удалось беспрепятственно миновать его дом и кузницу. Однако его порядком заляпало грязью из-под колес проехавшего мимо фургона со скарбом семейства (отец, мать и трое детишек), которое выбрало этот день для бегства из Фаунт-Ройала.

В целом, город под этим хмурым небом казался почти заброшенным, проявляя лишь слабые признаки жизни. По обеим сторонам улицы Усердия Мэтью видел заросшие сорняками участки и покинутые жилища — следствие затяжной непогоды, фатального невезения и страха перед нечистой силой. С продвижением все дальше по улице в сторону фруктовых садов и крупных плантаций, которые должны были стать гордостью Фаунт-Ройала, ощущение упадка и тщетности всех вложенных трудов только усиливалось. Тут и там вдоль дороги громоздились кучи коровьего и конского навоза с нередкими вкраплениями отходов человеческой жизнедеятельности. Мэтью миновал фургон и походный лагерь Исхода Иерусалима, но сам проповедник ему на глаза не попался. А при виде мертвой свиньи с разорванным брюхом и пары облезлых дворняг, торопливо пожирающих ее внутренности, Мэтью пришел к выводу, что дни Фаунт-Ройала сочтены вне зависимости от любых усилий Бидвелла по его спасению, — просто потому, что летаргия обреченности уже окутала город, как саван мертвеца.