Зов Ктулху

Господи Боже! Эти забитые мертвечиной, черные ямы, полные распиленных, обглоданных костей и вскрытых черепов! Эти кошмарные колодцы, сквозь сотни нечестивых лет заполнявшиеся костями питекантропов, кельтов, римлян, англичан! Некоторые были переполнены, и никто не смог бы сказать, как глубоко они простираются. У других даже в свете фонаря не было видно дна, и казалось, что их населяют незримые твари. Что же случилось со злополучными крысами, попавшими в эти ловушки на своем мрачном пути через этот леденящий кровь Тартар?

Я оступился, оказавшись в опасной близости от разверстого черного зева, и застыл, сраженный страхом. Должно быть, я простоял так какое-то время, так как не видел никого, кроме толстячка Норриса. А затем из чернильного, невообразимо далекого мрака донесся знакомый мне шум, и мой старый кот, словно крылатый египетский бог, бросился в бесконечную, необозримую бездну. И я не отставал, лишенный всяких сомнений. То слышался жуткий топот дьявольских крыс, всегда следовавших кошмарному зову, что привели бы меня в ощерившиеся ухмылкой бездны в центре земли, где Ньярлатотеп, безумный безликий бог, слепо воет во тьме под звуки флейт в руках двух флейтистов, бесформенных и безмозглых.

Фонарь мой погас, но я бежал, не останавливаясь. Я слышал голоса, завывания, эхо, но надо всем этим плыл этот нечестивый, еле слышный крысиный топот, звучавший все громче и громче, подобный раздутому, окоченевшему трупу, медленно плывущему в маслянистых водах реки, что течет под бесконечными ониксовыми мостами навстречу черному морю скверны.

Что-то пухлое, мягкое врезалось в меня. Должно быть, это крысы: тягучая, студенистая, прожорливая армия, пожиравшая живое и мертвое… Почему бы крысам не сожрать де ла Поэра, ведь де ла Поэр пожирает то, что есть нельзя? Война поглотила моего мальчика, черт бы их всех побрал, и янки подожгли Карфакс и поглотили его и дедушку Делапора вместе с конвертом… Нет, нет, говорю я вам, я не тот дьявольский пастух в сумеречном гроте! Не лицо Эдварда Норриса было у той рыхлой, ноздреватой твари! Кто сказал, что я де ла Поэр? Он выжил, а мой мальчик умер! Будет ли Норрис владеть землями де ла Поэра? Это вуду, говорю я тебе… пятнистый змей… Будь ты проклят, Торнтон, уж я научу тебя не падать в обморок при виде деяний моего семейства! Господня кровь, ты, свинья, да познаешь вкус… да будешь трудиться для меня, как… Великая Мать! Великая Мать!.. Аттис… Бог в облике и лице твоем… и смертное горе постигнет тебя! Да поразят тебя горе и бедствия отныне и навек! Унгл унгл… ррлх… ххх…

Говорят, то были слова, что срывались с моих губ, когда меня обнаружили во тьме три часа спустя, сидевшим на корточках возле пухлого, наполовину съеденного тела капитана Норриса, а рядом бесновался мой кот, пытаясь вцепиться мне в глотку. Теперь Эксхемская обитель взорвана, моего Уголька забрали, а меня заперли в лондонском сумасшедшем доме в Хэнуэлле, испуганно перешептываясь о моем наследии и постигшей меня участи. Торнтон в соседней палате, но мне не дают поговорить с ним. Все факты, касающиеся приората, стараются скрыть. Едва лишь я упоминаю несчастного Норриса, на меня сыплются обвинения в чудовищном убийстве, но они должны понять, что я его не совершал. Они должны понять, что это сделали крысы, этот катящийся, беспокойный поток, лишивший меня сна, дьявольские твари, что бегают под обивкой в стенах моей комнаты, манят меня в кошмарные, неизведанные глубины, крысы, которых никто никогда не услышит, крысы, крысы в стенах.

Тварь на пороге

I

Верно, что я всадил шесть пуль в голову своему лучшему другу, но все же надеюсь настоящим заявлением доказать, что я не убийца. Всякий вправе назвать меня безумным – куда более безумным, нежели тот, кого я убил в палате Аркхемского санатория. Но по прошествии времени мои читатели взвесят каждый из приведенных мною доводов, соотнесут их с известными фактами и зададутся вопросом: а мог ли я полагать иначе после того, как перед моими глазами предстала кульминация всего этого кошмара – та тварь на пороге.

До той жуткой встречи и я также не мог узреть ничего иного, кроме безумия, в невероятных историях, коих я оказывался участником. Даже и теперь я спрашиваю себя, не обманулся ли я – и точно ли я сам не безумен? Не знаю… но найдется немало охотников рассказать об Эдварде и Асенат Дерби поразительные вещи, и даже невозмутимые полицейские уже довольно поломали голову над объяснением того последнего ужасного визита. Они выдвинули весьма шаткую гипотезу о том, будто эта страшная выходка стала проявлением мести или угрозы изгнанных слуг, хотя в глубине-то души они догадывались, что истина – куда более ужасна и невероятна.