Зов ястреба

– …Но это не шутки, Омилия. Стром молод, но не глуп. В Десять его привели образцовые показатели, и никто не понимает, как такие вообще возможны. Сейчас идёт его третий срок, хотя по возрасту он должен быть на втором. Для него сделали исключение – а люди, для которых делают исключения, опасны. Среди препараторов он имеет большое влияние, и если однажды – в очередной раз – они зайдут слишком далеко в своих фантазиях о том, что заслуживают большего, его легко могут поднять на знамя. Тогда твоё расположение может сыграть ему на руку. Но ты, разумеется, подумала об этом, когда в очередной раз звала его на чай.

– Ты боишься препараторов?

Наследница тоже знала кое-что о провокациях. Её мать с силой сжала чашку, и Омилия испугалась за тонкий фарфор.

– Конечно, не боюсь, – сказала мать, внешне спокойная, – но Омилия заметила, что уголок её алых и влажных губ слегка подрагивает. – Но меньше всего Кьертании сейчас нужно ещё одно течение, раскачивающее лодку. Сейчас, спасибо твоему отцу, её и так бросает из стороны в сторону… Что ты не могла не заметить.

– Стром – не такой, как ты думаешь, мама, – сказала Омилия после непродолжительного молчания. – Он не похож на людей во дворце. Да, вероятно, у него есть свои мотивы, но я уверяю тебя, что…

– Омилия. – Голос матери смягчился, но это не могло обмануть дочь. – Поверь мне, я знаю, что ты чувствуешь. Высокое положение многое даёт нам – но многое забирает взамен. За преимущества, данные нам от рождения, приходится платить высокую цену…

Омилия упорно смотрела на сверкающие перстни на длинных пальцах владетельницы. Кость и серебро, сапфиры и изумруды.

Какую цену заплатила её мать? Отказалась от выпечки?

– …Искушение найти кого-то, кто тянется к тебе просто так, вне твоего положения, велико. Но ты – та, кто ты есть. Ты – Химмельн. Будущая владетельница Кьертании – и поверь, Омилия, я сделаю всё ради того, чтобы именно ты сидела на верхнем троне. Тебя никогда не будут воспринимать вне всего этого – потому что твоё положение – это тоже то, что ты есть. По-другому не будет.

Омилия молчала – потому что, когда на мать находило желание говорить долго и нравоучительно, пытаться вклиниться в ход её рассуждений было бесполезно.

– Впрочем, – Корадела смягчилась, видимо, приняв молчание дочери за печаль, – это бремя по-своему несёт каждый человек, дорогая моя. В работнице с фабрики всегда будут видеть прежде всего работницу. В благородной динне – динну. В препараторе – препаратора. Все мы – сумма навязанных нам по рождению обстоятельств. Огонёк души во всей сумятице разглядеть бывает очень трудно… Даже сам человек не всегда чувствует его присутствие.

– Это из проповеди главного служителя Харстеда, мама?

– Моя импровизация.

Тщеславие – один из немногих крючков, на который Омилия могла поймать свою мать – хотя бы ненадолго, чтобы перевести дух.

– Это очень красиво сказано. Думаю, ты права. Мне стоит быть осторожнее со Стромом. Впредь я буду действовать осмотрительнее.

– Возможно, я выразилась недостаточно чётко. Я не хочу, чтобы ты действовала осмотрительнее, – сказала владетельница, и в её голосе зазвенел лёд. – Я хочу, чтобы ты перестала принимать его – и общалась с людьми, чьё общество прилично твоему положению.

Омилия взяла одно печенье, откусила кусок и не почувствовала вкуса. В глазах побелело от ярости – звенящей, чистой. Такой прежде она не испытывала. Дело было уже не в Строме.

Мать всегда старалась контролировать её, предъявлять на неё права, – но впервые это было настолько открытое заявление власти.

Вот только если и вправду однажды именно Омилии суждено сидеть на верхнем троне, она не может позволять другим диктовать ей, что делать. Больше нет.

– Конечно, мама, – сказала, продолжая жевать. – Я тебя поняла.

– Очень хорошо, – отозвалась Корадела. – Уверена, когда однажды я решу убедиться в твоём благоразумии, ты меня не разочаруешь.

Но по тому, как она удалилась прочь, по подозрительному взгляду, брошенному дочери напоследок, Омилия понимала: мать не поверила ей.

Она поднесла к губам салфетку, выплюнула в неё недожёванное печенье.

– Ещё посмотрим, – прошептала она, бездумно комкая тёплый влажный кулёк. – Посмотрим.

Стром отверг её, играл с ней – и, быть может, она и в самом деле не захочет больше видеть его – никогда. Корадела может праздновать победу – но дело не в Кораделе.

Унельм. Господин Олке

Десятый месяц 723 г. – первый месяц 724 г. от начала Стужи

Проходили дни, недели, месяцы. Лудела больше не открывала ему дверь – и даже толком не здоровалась с ним, когда они сталкивались, только кивала. Ульм сначала немного расстраивался, а потом перестал. Было не до того.

День начинался с часовой зарядки – они бегали, прыгали, поднимали грузы. Вкупе со специальным питанием это должно было подготовить их тела к дальнейшим испытаниям. Пища была простой, но питательной, без сахара и специй, с минимумом соли.