Зов ястреба

Чёрная ревка. Таких чёрных не бывало – и не могло быть в Стуже, не в его снах – и всё же это была она. Горящие золотом, не по-снитирьи умные, внимательные глаза. Острые чуткие уши, белые длинные клыки, лежащие на губе. Пушистые хвосты – все четыре, один над другим, аккуратно, как у домашней кошки, обернули лапы.

Слишком плотная, материальная для души – Эрику показалось, что достаточно протянуть руку, чтобы почувствовать, как она погружается в самый настоящий мех.

Но, едва он протянул её – смело, необдуманно, как во сне – ревка ускользнула. Безо всякой, впрочем, спешки, поднялась и затрусила прочь, заметая хвостами следы маленьких когтистых лап.

Ускользнула – как ускользала всегда, и наяву, и во сне.

Возможно, он и вправду сходил с ума, но почему-то сейчас от этой мысли ему стало почти весело.

Стром моргнул – от призрачного ветра слёзы выступили на призрачных глазах. Впереди, над одной из светящихся под толщей снега жил дравта, он увидел душу одинокого бьерана. Совсем юный хищник. Что он искал здесь, в пустоте? Добычи? Уединения? Могут ли снитиры хотеть уединения, как он сам?

Эрик снизился, двинулся вдоль широкой снежной гряды, мягко коснулся её ногами. Холодно не было. Где-то далеко, на другом свете, отдувалось сейчас за них обоих, вертясь в тесной капсуле, его тело.

«Рагна».

Ни Рагны, ни свечения, ничего. Только одинокий бьеран – всё ещё не замечая Строма, вскинул морду, окольцованную воротником ледяных наростов, и завыл на созвездия, прямо в разверстую над ним огромную звенящую черноту.

Не тот бьеран. Слишком маленький, совсем молодой. Тот был матёрым, старым.

Мгновенное, странное искушение: привлечь его внимание и замереть, лечь на снег, глядя в чёрное небо. Оно стало бы последним, что он увидит, – так было и для Рагны. В прежние времена, говорят, ястреб и охотник всегда умирали вместе – а если один уходил быстрее, святой обязанностью другого было его догнать.

Давние, тёмные времена. С тех пор много воды утекло. Разворачивали крылья парители, появлялись новые города, налаживались связи с иными странами, через континент бежали во все стороны поезда. Но тогда кьертанские технологии в сравнение не шли с нынешними. Не было нужды в таком количестве препаратов – а значит, и препараторов.

Должно быть, тогда Кьертания могла позволить себе красивые, бессмысленно-жестокие традиции.

«Стром».

Он дёрнулся, как от удара, – но это был ветер, только ветер, завывавший с бьераном в унисон. И всё же – ещё на одно мгновение – мысль о снеге и тёмном небе над головой…

Не стало бы ни Стужи, ни Кьертании, ни Рагны, ничего. Не стало бы темноволосой девочки, которую он, наверное, погубит.

Не в Стуже – так за её пределами. Если он не справится с тем, что задумал, сделает неверный шаг всего на одной из многих троп – полетят головы тех, кто ему близок. А кто может быть ближе ястребу, чем его охотница? Он позаботится о том, чтобы она ничего не знала. Но что с того? Им всем до того не будет дела – если он проиграет.

Как она радовалось тому, что он предложил ей служить с ним. Пыталась скрыть радость – и не могла – а он ещё и сказал ей что-то про семью, про то, что их можно пригласить в столицу, про балы…

В капсуле его тело дёрнулось ещё раз и задышало ровно. Иде Хальсон – не та, вторая. Она знает, на что идёт, чем рискует, она говорила об этом сама, пусть и не зная всего… Она не нуждалась в его жалости.

Да и какое значение может иметь жалость к одной-единственной девочке, пока весь континент взят в тиски вечного холода? Не возьми он эту, ему навязали бы другую.

С этой у него по крайней мере есть шанс. Чёрная ревка – чёрные волосы и глаза. Может ли это быть знаком, намёком от Стужи?..

Тишина.

Бьеран замолчал – увидел его. Подрагивал ледяной воротник, поднялись на спине смертоносные иглы, призрачный снег беззвучно оседал под призрачными когтями. Стороннему наблюдателю они оба – зверь и человек – показались бы ненастоящими. Но то, что вот-вот случится между ними, – случится на самом деле.

А где-то невообразимо далеко – но так близко – на слое Мира падала на снег и на лету превращалась в звенящий лёд слюна из хищно разинутой пасти. Тело уже знало о его присутствии – и шло на подмогу душе во весь опор. Тело было довольно заранее – Строму не нужно было видеть его, чтобы знать наверняка. Насытится душа – и тело тоже будет сыто. Почувствуй она угрозу – что ж, тело убережёт её, спрячет в себе. Бьеран был хозяином положения, потому что глупый человек пришёл по его душу один.

Зверь неспешно двинулся ему навстречу. Самоуверенно. Значит, тело было совсем недалеко.

Следовало развернуться и отступить – двигаться к центру, туда, где, должно быть, сходя с ума от страха, ждал его кропарь.

Схватка не имела смысла – бессмысленный риск, не одобряемый ни Десятью, ни владетелями. Растрата – если зверь окажется побеждён.

Стром двинулся навстречу бьерану, заставляя сердцебиение ускориться. Там, в капсуле, его сердце тоже запульсировало сильней. Пусть снитир думает, что напугал его. Пусть станет ещё уверенней – и потеряет осторожность.