Песни перетекали одна в другую, как течения в реке. Пунш остывал в чаше, но почему-то внутри от него делалось только теплее. В тот вечер мне пришлось обойтись без тавлов – зато я поняла, что, быть может, пропасть, пролегающая между мной и остальными жителями Гнезда, мне только почудилась…
Или, по крайней мере, оказалась неглубока.
Я была слишком занята тренировками, чтением, снова тренировками – вечерами обычно почти сразу падала в постель без сил. Но каждый раз, когда их оставалось хотя бы немного, я бралась за дневник Гасси.
Я не слишком хорошо помнила ош – язык моего детства, на котором когда-то мы с Гасси и Ульмом писали друг другу бесконечные тайные записки. Записки Ульма были обычно самыми короткими – скорее всего потому, что ош целиком он так и не освоил.
А вот для меня и Гасси не было преград. Мы придумывали ош вместе, и довели его почти до совершенства.
Теперь, касаясь знаков, выведенных рукой Гасси, я вспоминала – и постигала заново.
Знак креста – одно из глагольных окончаний. Кружок с точкой посередине – «Унельм», пустой кружок – «Гасси». Завитушка вроде улиточного панциря – «Сорта», я.
«
Это выражение – «большое решение» – встречалось в записях Гасси не раз и не два.
«
Я тоже помнила эти истории – сама слушала, когда Ульм читал их, и только ради бледневшего Гасси просила его перестать или выбрать что-нибудь другое.
«
Вовсе не так славно, как он думал. Он был ребёнком – гениальным, одарённым, и всё-таки ребёнком.
Только теперь, повзрослев, я поняла, в какой хаос могла бы ввергнуть мир идея Гасси, если бы ему удалось воплотить её в жизнь.
Но ему не удалось – идея пощадила Ульма и меня, а своего создателя погубила… Как будто Стужа защищала себя, не желая мириться даже с тенью бунта.
Такие места в дневнике я пролистывала скорее, потому что они слишком быстро воскрешали в памяти то, что мне хотелось забыть.
Сумасшедшая боль – как будто гвозди вбивали в виски – Унельм, кричавший от того же, упавший на колени, – и Гасси, Гасси, лежит на спине в тёмно-зелёном глубоком мхе, слепо таращится в небо, раскинув в стороны руки… Он как будто собирался улететь.
Может быть, он улетел.
Потому что – когда я первой подползла к нему, загребая снег в перемешку с грязью и кровью – в его глазах не было ничего… Ничего от моего умного, доброго Гасси, мечтавшего осчастливить нас всех.
«
Я сердито вытерла слёзы со щеки. До сих пор я бы всё отдала за то, чтобы увидеть Гасси ещё один, единственный раз – только чтобы сказать ему, что никогда и ни с кем я не хотела играть сильнее. Что – если бы только он согласился ожить – я бы играла с ним столько, сколько ему захочется… Несмотря на то, что я выросла – а он навсегда остался ребёнком.
«